— Ну да. Ты делаешь что похуже. — я усмехнулся сквозь сжатые зубы.

— А ты уверен, что это — хуже? Откуда ты это знаешь?

— Это хуже потому, что ты знаешь, что после этого ты не просто перестанешь существовать, а наоборот — продолжишь, да при этом еще и представляю угрозу для тех, кто был тебе близок! Тех, кому ты был близок! Знаешь, что, пусть ты сам не будешь страдать — будут страдать они! И при этом ты сам же, вероятно, и будешь являться источником страданий!

— Значит, все дело не в тех, кто превращается, а в тех, кто остается? Получается, если превратятся все, то проблема исчезнет? Ведь не останется тех, кому превратившиеся смогут навредить. Правильно?

— Неправильно. — с ненавистью процедил я. — Потому что исчезнет не проблема, а те, кто страдают от этой проблемы. Ее источник — Тьма и ее порождения, — никуда не денутся и, если эта зараза поразит какой-то другой мир, то все эти проблемы расцветут там с новой силой! Это не решение проблемы, это попытка купировать ее симптомы! Геноцид, проще говоря!

— Лайт, Лайт… — Ди покачала головой, не опуская руки. — Я надеялась, что ты-то меня поймешь. Я действительно возлагала на тебя большие надежды, ведь ты первый за все время существования этого мира, кто пришел в него из другого мира. Что ты в нем нашел? Он же агонизирует, Лайт. Он гниет заживо, пожираемый некрозом Тьмы, а люди в районах, которые еще остались невредимыми, вместо того, чтобы сплотиться в борьбе с тем, что они считают злом, лишь грызутся между собой за кусок посочнее. Как плотоядные личинки, которые пытаются сожрать агонизирующий труп быстрее, чем некроз сделает его непригодным в пищу. Это стоит того, чтобы защищать? Это стоит того, чтобы отдать свою жизнь?

— Одного только этого вопроса достаточно, чтобы понять, насколько ты далека от нас. Ты видишь только одну сторону ситуации — темную, ту, что ближе тебе и твоей природе! Ты видишь, как мотыльки уничтожают светлячков в ноктусах, ты видишь, как через световые барьеры выгоняют в зараженные территории людей практически голышом, ты видишь глазами зараженных, как их расстреливают прямо в их квартирах… Но ты не видишь того, чего увидеть не можешь, физически не можешь — как люди убивают себя сами, едва лишь заразившись, чтобы не стать опасностью для других! Как люди еженочно рискуют собой, выходя в ноктусы, чтобы потом нуждающиеся смогли получить астриум практически бесплатно! Как люди не спят неделями, корпят у компьютеров, станков и научных стендов, пытаясь придумать новые способы если не победить Тьму, то хотя бы найти то, что облегчит сосуществование с ней! Да, у человечества есть проблемы! Да, оно неоднородно! Да, в нем есть и плохие люди тоже. Но не тебе и не твоей армии монстров называть себя решением этих проблем и лекарством от этих недугов! Ты и твои твари — яд, и, как любой яд, вы не делаете разницы между плохими и хорошими, достойными и недостойными! И я тебе отвечу так — если для того, чтобы спасти одного достойного, надо спасти еще и двух, трех, десяток недостойных — я на это пойду! Потому что я знаю, что человеку свойственно менять свое мнение, и я сам видел, как это происходит! Любой недостойный имеет шанс стать достойным. Тысячи шансов. И я сделаю все, чтобы у них была возможность эти шансы реализовать!

— Лайт-Лайт… — Дочь Ночи снова покачала головой и слегка опустила руку. Мои колени сами собой подломились, и я упал на четвереньки. На спину сверху словно поставили полтонны груза — я не мог даже пошевелиться, не то что подняться обратно!

— Лайт-Лайт… — снова грустно повторила Дочь Ночи. — Ты так… Категоричен в своих высказываниях. Но это, в общем-то, неважно. Все твои аргументы звучат громко и даже в какой-то степени убедительно, но все они легко бьются одним простым контраргументом — если все действительно так, как ты говоришь, то где все эти люди? Почему они там, а ты здесь? Почему против меня, против, как ты сам сказал, армии пошел ты один? Они все остались там, в безопасности, и здесь их нет. Здесь есть только ты один. Понимаешь, Лайт? Ты придумал сам себе все то, что только что высказал и тебе хочется в это верить. Но, если отбросить всю эту словесную шелуху и взять лишь голые факты, то придется признать — ты один. И всегда был один. И всегда будешь один.

Я изо всех сил пытался совладать с телом и разогнуться из этого унизительного положения, сжал зубы так, что они заскрипели, и изо рта вырвался сдавленный полухрип-полувозглас… По лбу покатились крупные капли пота, гулко закапали изнутри на маску, но все, чего я смог добиться — это лишь слегка приподнять голову, так, чтобы смотреть не в пол, на Дочь Ночи.

Она тоже смотрела на меня. Смотрела не с торжеством, которого можно было бы ожидать в этой ситуации, а с печалью. Словно ей действительно было тяжело говорить все это.

Но она все равно сказала. Еще раз, добивая:

— Ты один.

Но, едва только она договорила, откуда-то сверху раздался мощный и густой голос, заставивший вздрогнуть даже Дочь Ночи:

— Он не один.