— Не дури, — строже сказал Цебиков. — Сворачивай на тройку.

— А картина? Ее ждут на четвертой.

— Посмотрят все, не горит…

— Но ее ждут сегодня. Сегодня, понимаешь? — шофер сказал это таким голосом, что Цебиков с удивлением посмотрел на него. Он увидел широко раскрытые синие глазищи, в которых застыли недоумение («Как ты этого не понимаешь?!») и твердая убежденность в своей правоте. И опять Цебикову показалось, что шофер прочитал в его душе все то, что он давно запрятал в самый укромный уголок. Но на этот раз ему не захотелось язвить. Он отвернулся и пробормотал:

— Не пролезешь — пеняй на себя.

У подножия кораблей новичок вышел из машины, еще раз попробовал дорогу, нахлобучил фуражку. Теперь он не напоминал того легкомысленного лихача, каким видел его Цебиков на ровной дороге. Паренек подтянулся, глаза его смотрели остро, серьезно.

Дождь лил ровно, густо, так что трудно было предположить, когда он кончится — через час или через неделю. Тент позванивал, как туго натянутый бубен. Над капотом стоял густой туманец из водяной пыли. Впереди, заслоняя все небо, поднимались громады кораблей. Дождевые капли залетали в кабину, и Цебиков, спасаясь от них, отвалился на спинку сиденья, полуприкрыл глаза, прислушиваясь к напряженному стону мотора.

Машина с трудом одолела половину перевала, но тут вдруг задрожала, заскользила в сторону. Шофер завертел баранкой, мотор взвыл, но поздно. «Козлик» буксовал. Новичок выключил зажигание, выскочил на дорогу. Цебиков слушал, как он шлепал по грязи, чем-то стучал. Потом водитель, весь измазанный, влез в кабину, нажал на стартер. Дрожа, воняя перегретым маслом, «газик» покарабкался по крутому боку горы. Цебиков глядел в дымчатую пелену дождя. Машина казалась ему небольшой козявкой на великаньем боку, шумливой, но беспомощной. Ему стало зябко, неуютно. Росло раздражение к выскочке-шоферу: из-за него он очутился здесь и неизвестно, когда доберется до заставы. Он кинул взгляд на новичка. По лицу того струился пот, и, резко отрывая руку от руля, он рукавом гимнастерки вытирал капли, размазывая грязь.

«Давай, давай, до перевала еще далеко, — думал Цебиков, — узнаешь, что одного желания в срок доставить кино мало, нужно считаться и с обстоятельствами».

Но вместе с тем он желал и другого: хотелось, чтобы «козлик» перевалил вершину, подбежал к заставе, когда там ждут. И если бы это не он, молодой шофер, а Подкорытов рискнул подняться на корабли, то киномеханик сделал бы все для того, чтобы передвижка покорила перевал.

Вот машина опять заскользила в сторону, задрожала, буксуя, и мотор заглох. Темно-серая стена горы стала еще мрачней. Шофер откинулся на спинку сиденья, устало вытер лицо.

— Перекур.

— Сели? — с иронией спросил Цебиков.

Водитель молча кивнул головой, открыл дверцу и вышел под дождь. Цебиков послушал, как выстукивают полновесные капли по туго натянутому тенту, накинул плащ и вылез из машины.

Дорога как бы врезалась в гору. С обеих сторон высились крутые отвалы, смываемая с них дождем глина вязким слоем покрыла гравий, которым был устлан путь. Машина развернулась поперек дороги, задние колеса попали в такую жижу, что киномеханику ничего не оставалось, как снова ругнуть в душе шофера. Тот, посвистывая, обходил машину, постукивал сапогом по баллонам, как это делают все шоферы на свете.

«Бодрится», — подумал Цебиков.

Дождь не переставал.

«Придется сидеть здесь, пока не подсохнет. И все из-за этого выскочки».

— Послушал я тебя, чудака, да, видать, напрасно, — зло упрекнул он новичка.

Шофер ничего не ответил, только громче засвистел. Пока Цебиков подыскивал слова поядовитей, он вынул лопату и принялся отгребать грязь от задних колес. В лунки, образовавшиеся в глине, тут же набегала жидкая грязь, но парень молча продолжал ковырять лопатой. Молчание его еще сильней разозлило киномеханика, и он, выругавшись, залез в машину. Сквозь шум дождя он угадывал частые жирные шлепки — это водитель кидал грязь. Потом тот, весь мокрый, разгоряченный, влез в кабину, включил мотор, покачал «козлик» взад-вперед и опять выскочил под дождь.