Санаду медленно переводит свой притягательный взгляд на него. И я почти сожалею, что его внимание теперь принадлежит не мне.

Ладно, даже не почти.

– Ника, тащи своего ушастого сюда, – Санаду указывает на пустое место рядом с собой. – Буду с ним дружить.

Поворачиваясь, успеваю заметить, как Валарион нервно икает. Но под хохот зрителей и визги клоунов стискивает кулаки и пробирается мимо демонов. Он чуть задевает мои колени, бледнеет перед тем, как шаркнуть ногой по коленям Санаду, после чего усаживается рядом с ним.

– Не бойся, – Санаду клыкасто улыбается, – тебе негоже вампиров бояться с такой-то возлюбленной.

Ника протискивается мимо нас куда решительнее кавалера и садится рядом с ним, сжимает его руку.

– Моральная поддержка, – улыбается Санаду. – Это так мило. Может, это Нике надо делать тебе предложение, а не наоборот?

Валарион краснеет до кончиков ушей, а Ника бросает на Санаду гневный взгляд. Кажется, тоже краснеет, но в таком освещении трудно сказать наверняка: у вампиров румянец намного бледнее.

– Я пытаюсь договориться, – Валарион задирает подбородок. – Просто не всё зависит от меня.

Санаду только отмахивается и поворачивается к демонам, смотрит на них поверх моей головы. Раштар с самым независимым видом отталкивает Бриша и усаживается рядом с Фидисом, демонстративно внимательно смотрит на происходящее на манеже.

Бриш, попыхтев так, что это слышно сквозь музыку и смех, тоже садится.

– Какая восхитительная наглость, – с неопределённым выражением констатирует Санаду. – При соректоре так вопиюще нарушать правила!

Его театральный вздох подсказывает, что на нарушение правил Санаду не злится. Я мягко касаюсь его лежащей на скамейке руки и падаю в тёмный омут обращённых на меня глаз:

– Но вы же не лишите их этого замечательного представления?

– Откуда вы знаете, что оно замечательное? – рука Санаду под моими пальцами разогревается и слегка подрагивает, будто вибрирует.

Это вдруг напоминает об увиденном утром. Жар приливает… ко всем местам, внутри зарождается вибрация, мозг отчаянно пытается сохранять трезвость, ответить.

– Будь оно плохое, вы бы не пришли, – неожиданно томно выдаю я.

У Санаду взлетает бровь.

– Простите, – я отдёргиваю пальцы от его ладони.

Санаду опускает взгляд на свою руку, на то место, которого я только что касалась. А у меня заходится сердце, опять во рту пересыхает, дыхание сбивается, и жар с мурашками разносятся по телу: