– У вас настолько плохие бордели, что мне надо вас спасать?

– Нормальные у нас бордели, – бурчит Дарион.

– Да-да, это я по твоему настроению и состоянию гостиной сейчас особо оценил, – отмахивается от него Санаду и жалостливо смотрит на меня: – Клео, где твоя женская… – он взмахивает рукой. – Ты что, в бордель меня отправляешь?

– Нет, даже не предлагаю, – насмешливо отзываюсь я, – но не понимаю, что в них такого ужасного, что я вас должна спасать.

– Там женщины, – округляет глаза Санаду, – развратные женщины, которые начнут хватать меня за неприличные места и склонять к… всякому.

Подобное заявление от мужчины должно звучать странно, но Санаду говорит это так, что я чуть не пополам складываюсь от смеха, а он ещё театрально ворчит:

– У вас нет сердца! Меня и в бордель! И ещё смеётесь.

Почему-то в этот момент я действительно не представляю его в борделе, точнее, представляю – убегающим от жриц любви. И меня окончательно валит смех. Приходиться даже на дверь опереться.

– И что же вас так развеселило, моя дорогая Клео?

– Представила, как вы резво уноситесь от развратных женщин.

Дарион прыскает, и выражение его лица чуть смягчается.

– Вы ведь знаете, что я очень быстрый? – Санаду изображает обиду. – Я бы убежал прежде, чем это стало бы смешно.

– Мне кажется, – сквозь смех выдавливаю я. – Вы бы бегали намеренно медленно, чтобы было смешно и эффектно.

У Санаду дёргаются уголки губ, он грозит мне пальцем:

– Клео, я ведь могу подумать, что вы не прочь сводить меня в бордель, чтобы полюбоваться тем, как я избегаю…

– …хватаний за неприличные места, – смеюсь я, – и склонений ко всякому.

Санаду с деловым видом кивает.

А я снова смеюсь, машу рукой:

– Ладно, ладно, уговорили: я сохраню вашу честь и незахватанность за неприличные места в обмен на дополнительный выходной.