Но мой бельчонок не отзывается.

Зато внизу – там, откуда донёсся грохот – слышны голоса.

Марк Аврелий может где-то крепко спать, но единственный способ узнать, случилось с ним что-то в эпицентре грохота или нет – спуститься и проверить.

Так босиком я проношусь по застеленному ковром коридору, сворачиваю на малую лестницу – мне кажется, по ней быстрее доберусь до говорящих.

Похоже, неторопливый с паузами разговор идёт столовой.

Что, опять попойка? И Марка Аврелия тостами мучают, изверги! Заранее злая, припускаю к чуть приоткрытыми дверям. Льющийся из них свет озаряет тёмный коридор.

Я распахиваю створки.

И в меня летит софа.

Большая такая софа из угла столовой.

Эта мысль единственное, что успеваю осознать, прежде чем мир снова замедляется от адреналинового всплеска. И я вижу, как стремительной тенью передо мной возникает Санаду.

Один удар его руки, почти небрежный с виду – и софа разлетается на щепки, хлопья набивки и куски плотного узорного шёлка.

Фрагменты разлетаются по столовой, с цокотом и шелестом обрушиваются на паркет. Но это я отмечаю краем сознания, потому что смотрю в глаза Санаду. Чёрные, как бездонные колодцы. Очень яркие на мертвенно-бледном лице.

Не знаю, сколько длится это кажущееся бесконечным мгновение, но постепенно приходит осознание, что Санаду тоже сейчас в сорочке и халате, босой.

А ещё в столовой есть кто-то ещё. Кто-то тяжело дышащий.

С трудом оторвав взгляд от Санаду, оглядываюсь по сторонам.

Стол сломан.

И стулья переломаны об стены.

А бутылок от алкоголя в обозримом пространстве лишь одна.

Наклоняюсь вбок, чтобы посмотреть, кто сопит в углу, из которого прилетела софа.

Там, согнувшись и опираясь ладонью на стену, стоит некто громадный, из медведеоборотней. Тёмные вьющиеся пряди закрывают лицо. Вроде бы это Дарион.