Все это происходило у меня за спиной, пока я продолжал сидеть возле тела Па, накрытого одеялом. Митиваль сидел рядом и обнимал меня за плечи. За ночь я ни разу не сдвинулся с места.

– Я только хочу, чтобы вы знали: у меня и в мыслях не было, что все зайдет так далеко! – не умолкал Руф Джонс. – По природе я вовсе не жестокий человек. Я фальшивомонетчик, да, но не убийца. Можете любого спросить.

– Ты когда-нибудь закроешь свою пасть?! – с угрозой в голосе спросил помощник Бьютимен.

– Это все Док Паркер виноват, если хотите знать мое мнение, – зачастил Руф Джонс, стремясь выложить как можно больше сведений. – Предполагалось, что он будет мозгом нашего дела, но он во всей этой химии вообще не разбирался! Даже не смог понять, отчего у него пальцы посинели. Между прочим, это ведь он рассказал Оллереншоу о фотографе из Боунвиля! Это все его затея! Он сказал Оллереншоу, что фотограф, у которого он заказывал портрет жены, умеет делать отпечатки на бумаге. Тогда Оллереншоу поехал в Боунвиль, чтобы поподробнее узнать об этом фотографе. И что? Стоило ему услышать, что фотограф этот родом из Шотландии, все – тут же решил, что это не кто иной, как Мак Боут, легендарный фальшивомонетчик, скрывающийся под новым именем. Он и всех нас в этом убедил!

Думаю, Руф Джонс смотрел на меня, пока рассказывал об этом, но я ни разу не оглянулся.

– В общем, когда Оллереншоу вернулся сюда, – тараторил Джонс, – то приказал мне взять близнецов и пару запасных лошадей и привезти фотографа в пещеру. Ну я так и сделал. Ничего личного. И не забудьте: если бы я привез и мальчишку, как мне было велено, то сейчас бы он уже был мертв, как и его отец. Так что в некотором роде я спас ему жизнь и надеюсь, что вы, парни, так и скажете судье, если он…

Ему не удалось закончить фразу, потому что помощник Бьютимен подошел к нему сзади и второй раз за вечер ударил его по голове. Руф Джонс второй раз за вечер лишился чувств.

– Ну наконец-то, – утомленно выдохнул шериф Чалфонт.

– Некоторые люди не понимают, когда нужно помолчать, – заметил его помощник и занялся своим ухом, из которого по-прежнему текла кровь.

Без болтовни Джонса в пещере установилась глухая тишина. У меня возникло странное ощущение: как будто я, бестелесный, парю под сводами пещеры и смотрю сверху на самого себя. Я видел, как жалко я выгляжу. Как я мал. И как одинок. Как и при въезде в Чащобу, мое лицо вымазано засохшей кровью, только теперь это была не моя кровь, а Па, потому что я прижался к его груди лицом, перед тем как шериф накрыл тело одеялом. Я помню, как смотрел на себя из какого-то другого места и думал: «Должно быть, это печать моей судьбы – наполовину красное, наполовину белое лицо. Так я и живу – наполовину в мире живых и наполовину в мире мертвых».

– Эй, Сайлас, – ласково окликнул меня шериф, – не хочешь посидеть рядом со мной?

Он расположился около корзины с яблоками. Другой еды в пещере фальшивомонетчиков не было.

– Нет, спасибо, – ответил я.

Кровь из носа у меня больше не текла, хотя нос распух и сильно болел. Но я как будто оцепенел.

– Может, поешь? – спросил шериф, протягивая мне яблоко.

Его рукав был покрыт коркой подсохшей крови, и непонятно было, то ли это его кровь из раны от задевшей его пули, то ли кровь моего Па.

Я качнул головой.

– Вот что, Джек, – обратился шериф Чалфонт к помощнику, – когда закончишь со своим ухом, может, попробуешь найти тех кроликов, которых мы с тобой сегодня подстрелили? Надо бы приготовить для Сайласа горячую похлебку. Здесь, кроме яблок, нечего есть.

– Прямо сейчас и пойду, – подскочил помощник Бьютимен.

Он заменил намокшие банкноты, которыми останавливал кровь из уха, на пачку свежих, прижал их шляпой и направился к лестнице.