Прошёл ещё один год. Отец столкнулся с трудностями, искусственно создававшимися теми или иными руководителями советских органов власти. Начались бега, ожидания приёмов, отказы, скандалы, неприятности. Решить квартирный вопрос было практически невозможно.

Устроился отец работать инспектором школ Киева при комитете народного образования города, и тамошние работники помогли ему с решением квартирного вопроса, выделив комнатку в школе № 102 на Шулявке. Я в это время был уже отозван из Бердичева в Киев. Комната была при вестибюле, двенадцать квадратных метров, рядом с туалетом и входной дверью в школу. В будние дни всегда было весело. Крики и гам учеников во время занятий заполняли комнату и оставались в ней даже по окончании занятий. Но это было в ту пору для нашей семьи выходом из сложившейся обстановки.

Я стал посещать среднюю русскую школу № 71, ибо та школа, при которой мы проживали, была украинской. Русскую школу посещала и моя сестра.

Помню, как мать будила меня ночью пойти занять очередь за хлебом и американскими посылками. Мы меняли друг друга, давая себе возможность поспать, с одной стороны, и сохранить очередь, с другой. Жизнь стала налаживаться. В школе мы прожили год.

На одном из очередных приёмов в горисполкоме отец швырнул чернильницу в советского руководителя, вынул пистолет, подаренный ему каким-то военачальником и объяснил советскому бюрократу, что на сей раз он не просит, а требует. И если, мол, его требование не будет выполнено, не быть живыми им вдвоём. Начались звонки, суматоха, и наконец пришла секретарша с адресом и ордером на комнату площадью тринадцать квадратов в общей квартире по улице Владимирской, дом 78, квартира 9.

Перевезли мы туда свои вещички. На нас неприязненно смотрела хозяйка Зинаида Константиновна, которую тем самым уплотнили. Но ничего не поделаешь, таковы были правила игры.

Это был сорок шестой год. Голодно, зарплаты отца не хватало на жизнь, и мать, предприимчивая в жизни, развернула подпольный бизнес – продажу ванили в порошках. Бизнес этот был запрещён и преследовался законом как спекуляция. Но что не сделаешь, когда хочется кушать. Ваниль мать покупала килограммами, а продавали в порошках по одному грамму каждый. Процедуру фасовки мы проделывали дома, взвешивая на малюсеньких весах ванильный порошок и заворачивая его в пергаментную бумагу.

Мать первое время ходила по базару и предлагала товар, а чуть позднее её уже знали и сами подходили к нам или делали заказы на дом. Я же всегда находился в стороне, припрятав порошки за пазухой. Мы предусмотрели возможность ареста матери. Если бы это случилось, милиция должна была стать перед фактом, что у матери ничего нет, и тогда её отпустили бы. При мне находилась наволочка, полная пакетиков с порошком. Особый спрос был в предпраздничные дни. Среди покупателей и торговцев ванили были порой и завистливые люди, способные выдать, и они выдавали. Так случилось однажды. Мать арестовали, увели в отделение милиции при рынке, а я – сразу домой, убрал всё и упрятал под пол. Маму освободили и предупредили, что, если поймают с поличным, посадят в тюрьму. Бизнес был рискованным, но приносил бешеные доходы. Мы стали меньше ходить на рынок, но чаще стали поставлять порошки по заказу на дом. Клиенты передавали один другому, и так почти отпала необходимость крутиться на рынке.

Поставщик приезжал из Мукачево и оставался у нас ночевать. Стелила мать ему на полу, но это не мешало ему быть довольным нашим гостеприимством. Однажды он приехал, принёс два килограмма ванили, отдал матери, попрощался с нами и сказал, что заниматься ванилью не будет, мол, есть вещи посерьёзнее. Больше мы его не видели. Деньги за товар с нас он не взял.

Дом наш обогащался изо дня в день. Мать купила мебель, было что покушать нам и даже другим. Мать одела нас всех, а особенно отца, так как он занимал приличную должность и обязан был выглядеть соответственно. Но однажды наша мама попалась вторично, на этот раз её отвели в городское отделение. Одна из клиенток донесла на мать и дала свидетельские показания на то, что купила у неё ваниль. Это произошло на квартире клиентки, муж которой был сотрудником органов внутренних дел. Я, как всегда, остался на улице и увидел, как подъехала машина и из неё вышли милиционеры. Тут же я убежал домой и проделал всё, чтобы от ванили не осталось и следа.

Пришли к нам с обыском домой. Ничего не найдя, карательные органы ушли, сообщив нам, где находится мать. По возвращении отца с работы я рассказал ему о случившемся, и мы отправились в милицию.

Начальником городского отделения был Бабенко. Он был коварен по отношению к нарушителям, и его боялись. Он вызвал к себе мать, ознакомившись с её делом, и спросил, есть ли у неё брат Юрий Добис. Мать рассказала ему историю брата, сообщила, что он умер в 1944 году, а семья его находится в Киеве. Оказалось, Бабенко когда-то работал с Юзей и даже был его помощником. Это было в 1924–1925 годах в Харькове, бывшей столице Украины. Он освободил мать по причине отсутствия существенных доказательств. Смекалистая, энергичная мать сочинила при аресте, что пришла в этот дом купить ваниль по рекомендации какой-то женщины. Она так запутала выдавшую её женщину, что та не знала, как себя вести и что делать. Этим и воспользовался Бабенко. Когда мать должна была уйти, он обратился к ней и сказал:

– Мария, брось эту профессию! Найди что-нибудь другое, не пятнай светлую память твоего брата.

– А как жить? – ответила мать. – Как можно голодными детей оставить?

Тот ничего не сказал в ответ. Мать вышла и уже в дверях услышала, как Бабенко говорил подчинённому о Юзе. Мы с нетерпением ждали в коридоре её появления, и наконец-то она появилась. Всё, что я описал выше, было со слов матери.

Так просто прекратить бизнес, который приносил хорошие доходы и действительно был источником нашего существования, было нелегко, но мы стали проявлять предельную бдительность. Клиентами нашими были в большинстве своём жёны больших партийных и государственных работников.

В 1947 году мне исполнилось шестнадцать лет, и я получил паспорт с отметками в нём: отец – еврей, мать – еврейка, я – еврей. Став взрослее, я решил пойти работать. Приняли меня в центральный телеграф Украины, в тональный цех, на должность ученика тональной связи. Мне очень понравилось. Моим учителем был Миша, парень из еврейской семьи, всегда весёлый, находчивый и довольный, как он говорил, тем, что Бог дал. Верующим он не был, но словечками, относящимися к Богу, тут и там бросался. Так вот, Миша меня просто полюбил – за любознательность, за серьёзное отношение к работе, за общительность. Наконец, он говорил мне: «Ты просто красавчик, малыш».

Деятельность техника заключалась не только в соединении тех или иных каналов, но и в работе по устранению неисправностей. Нужно было соединять тысячи шнуров, обеспечивая связь по междугородным телефонам между говорящими из разных концов необъятной Страны Советов. Работать приходилось посменно днём, вечером и ночью, но я всегда работал с Мишей. Постепенно мной приобретался опыт в работе. Я был очень хватким, и это нравилось всем. Буквально через два месяца Миша оставил меня одного без капли сомнения в том, что я справлюсь. Ну а сам он проводил время среди четырёхсот девушек-телеграфисток, работавших на аппаратах Бодо или более современных устройствах: СТ-35 и Т-15. Эти же аппараты стояли и у нас, и через них я знакомился с девчонками из других городов, работающих на тональной сети. Я научился печатать: вначале – одним пальцем, а впоследствии – всеми пальцами двух рук, и очень быстро. Особой ответственностью отличалась работа со спецканалами правительственной и военной связи, и, конечно, следовало относиться к ним с предельным вниманием, чтобы не допустить неполадок.

В работе быстро бежало время. Я стал намного опытнее, и мне присвоили низшую категорию техника тональной связи. Стал я работать самостоятельно, но вместе с Мишей. Он был для меня воплощением всего самого хорошего, что может быть. Миша усердно старался передать мне и свою слабость к женскому полу: он безумно любил женщин, да и женщинам он тоже нравился. В летние тёплые ночи эта слабость находила своё завершение то на громадной веранде, то на какой-то подстилке, то на распущенной катушке бумаги того или иного аппарата. Я всегда, конечно, был свидетелем этих любовных похождений и где-то даже завидовал Мише. И вот, когда я дежурил ночью в один из советских праздников, ко мне подошёл Миша и сказал:

– Сегодня, парень, я тебя женю без всяких обязательств. Ты пробовал хоть раз вкусить прелести любви с женщиной?