Когда доехали, Роман расплатился, Нина даже кошелёк не успела достать, Роман вышел из машины, открыл заднюю дверцу и протянул руку, чтобы помочь выйти Нине. Она не стала произносить никакой банальности вроде «мне так неловко обременять вас всем этим», только благодарно улыбнулась и пошла за ним. Они немного прошли вдоль забора и остановились около железной двери, вернее узкой калитки, но из железа с надёжным замком.

— Похоже на дверь сейфа, — улыбнулась Нина, ей непривычно было, что улицу с обеих сторон стискивают глухие заборы. За ними можно разглядеть только верхушки плодовых деревьев и крыши домов. — Так вы тут тоже снимаете?

— Нет, я тут живу, — сказал Роман, — дальше уходить от ответа он не мог. — Но если вам не понравится, вы можете снять и у соседей. Здесь все сдают. Есть и ближе к морю, прямо на самом берегу.

— А что это вы меня отговариваете как будто?

— Нет, совсем нет, — смутился Роман, — но… а вдруг не понравится?

— А вдруг понравится? — Нина взглянула с вызовом, Роман только пожал плечами.

Он открыл дверь и пропустил Нину вперёд, во двор. Вымощенная плиткой дорожка вела к большому дому, потом налево к дому поменьше и в глубину двора, к беседке, густо заплетённой вьюном.

Перед большим домом под окнами был палисадник с розами, розовые кусты цвели и у забора, за домом начинался сад, там росли персиковые деревья, сливы, виноград.

Перед домом поменьше палисадника не было, перед входом на забетонированной площадке стояла скамейка, вероятно для курения, на площадке около скамьи выстроились несколько консервных банок с окурками.

Беседку Нине рассмотреть не удалось, Роман повернул по дорожке к первому дому.

Роман знал, что матери сейчас дома нет, в это время она обычно уходила к рынку, не для покупок — за продуктами он сам ездил в Приморск на автобусе, потому что приморский рынок был больше и дешевле, но матери не сиделось дома, вот она и ходила на рыночную площадь посудачить со знакомыми. Друзей у неё в посёлке не было — зато знакомых целая толпа. Иногда она приглашала кого-нибудь из товарок по сплетням в гости. Но чаще сама ходила к рынку.

Пока матери не было, Роман мог показать Нине все свободные комнаты. Хороших было пять — одна в большом доме, и четыре во втором каменном, остальные и комнатами назвать нельзя, просто клетушки в летних «беседках», как тут называли сарайчики, которые стояли прямо на земле, без фундамента. К этим беседкам прилагалась и летняя кухня, а есть постояльцы могли в уличной столовой, той самой увитой зеленью большой беседке. Там были столы и скамейки. Но сами комнатки оставляли желать лучшего, даже в сильную жару они оставались сырыми и затхлыми.

Роман надеялся, что Нина выберет комнату в большом «хозяйском» доме. Он совсем не думал о том, что в этом случае Нина всё время будет сталкиваться с его матерью. Про мать он совсем не подумал, только когда вошли в дом и Роман открыл комнату, эти сомнения запоздало пришли к нему. Теперь он не знал, будет ли лучше чтобы Нина согласилась остаться, или чтобы отказалась, подвергать её близкому общению с матерью, и связанным с этим обсуждениям и сплетням, а главное неизбежному унизительному досмотру вещей — этого он совсем не хотел.

— Вот смотрите, — старался максимально коротко рассказать о жилье Роман, — эта комната в доме с хозяевами. Дом на две половины разделён, они не сообщаются, здесь у вас и кухня своя, и прихожая, только из одной комнаты с хозяйской половины через неё выход.

— А в этой одной комнате кто живёт? — Спросила Нина. Она не слишком внимательно осматривалась, больше чем шкаф и кровать её заинтересовал вид из окна. Окно этой комнаты выходило прямо на забор. Вдоль него с внутренней стороны двора росли розы и молодой инжир, но на фоне облезлого металлического забора красоты в этом было не много.