– Пойдем опять до Кытлыма, а там всё время по дороге Кытлым – Карпинск, никуда не сворачивая. Да… Кому я объясняю? Ты всё равно не запомнишь, – махнул я рукой.
– Километров-то сколько?
– Около шестидесяти, – ответил я, и мой напарник присвистнул. – Но не по тайге, поэтому дойдем быстро.
– Твоими бы устами мёд пить, а почему-то всё дерьмо хлебаем.
– Зато живы и в деле. Или тебе опять на промятый диванчик в Соликамск захотелось? Так вали, каких-то полторы сотни километров с этими менквами на шее. Ты мне всё равно уже нахер не сдался. Без тебя пластину эту достану.
Мой расчёт оказался верным. Больше, чем убитым, Ткач боялся стать лишним, никчёмным и никому не нужным. А быть при этом ещё и наёбанным компаньоном являлось для него верхом непотребства.
Играть на струнах человеческой души мне и до этого приходилось довольно-таки часто. То выманивал клиента на улицу из неприступного дома, сфабриковав любовную записочку его жене, то полировал самолюбие и гордыню цели, втираясь к ней в доверие. Брал «на слабо», вызывал на банальное «пойдём выйдем». Чем туже натянуты струны: ярость, алчность, ревность – тем сложнее сфальшивить на них. Ткач в этом смысле вообще был идеальным объектом для практики. Простой, как три копейки. Через два дня, когда мы уже подходили к Карпинску, мой напарник был готов сожрать всех менкв без соли, выебать и высушить Рокотуна и вскрыть хранилище консервным ножом. От былой ипохондрии не осталось и следа. Я даже загордился собой. Однако чувство гордости быстро вытеснилось удивлением, смешанным с тревогой, когда показались окраины нужного нам города.
Вроде бы обычные пятиэтажки, как везде, но первая же из них блеснула на солнце целыми незамутнёнными стёклами окон по всему фасаду! Странной мне показалась и сама дорога сразу после стелы с рельефной надписью «Карпинск», с которой мы были вынуждены сойти на обочину. Эта дорога была очищена от снега и убегала вперёд тёмной шершавой лентой.
Мы разгрузили нарты, без того изрядно полегчавшие с начала их пути, распихали провиант по вещмешкам и отпустили Красавчика на вольные хлеба до утра, условившись, что лохматый любитель мансийских яиц будет ждать нас у стелы.
– Гляди, – Ткач показал на расстилающуюся перед нами улицу Мира. Нарядные целёхонькие домики по обеим сторонам, стёкла у всех тоже на месте, по убранным от снега тротуарам туда-сюда снуют одетые в яркие шмотки совершенно безоружные горожане, по мостовой изредка проезжают грузовики и легковушки. Все чистенькие, и ни одного наваренного металлического листа! Поразительная беспечность и расточительство!
На перекрёстке, неподалёку от искомого дома, мы встали и, раскрыв рты, уставились на сверкающую надпись «Банк «Рассвет» – ваши деньги, наши гарантии». Ткач даже вздрогнул, когда эти светящиеся буквы побежали за край стены.
– Мужики, на лося ходили? Ну и как там оно? – Сзади притормозила большая, красивая машина. Была она чуть больше обычной легковой, но недостаточно велика для грузовика. Непрозрачное, будто закопчённое стекло передней дверцы плавно опустилось, и на нас уставился мордатый лысый гражданин с отягощёнными золотом пальцами обеих рук.
– Ничего, – ответил Ткач, и глаза его заблестели, словно у кота, нацелившегося на хозяйскую сметану.
– Не сейчас, – я положил руку на ствол ткачёвского автомата, – сначала дела.
– А это у вас «Сайга»? – продолжали задавать несвоевременные и глупые вопросы из чрева автомобиля. На этот раз, кажется, голос принадлежал подростку.
– Ехали бы вы, граждане, к ебене фене, – посоветовал я.
Стекло точно так же плавно поднялось, и автомобиль мягко и бесшумно тронулся с места. Показалось, что его колёса даже не касаются земли. И отчего-то я сразу вспомнил приснопамятного Бойню с его двухместной, сотрясающейся в чахоточном кашле «Ласточкой», на которой он подвозил меня до обители.
– Пожрем? – отвлёк меня от созерцания удаляющегося чуда местного автопрома Ткач. Он стоял возле весёленького, выкрашенного в зелёный цвет ларька, вкусно пахнущего выпечкой.
– Давай. – Я пошарил в карманах, выудил оттуда серебряную монету, подошёл к окошку и хлопнул неровным кругляшом об деревянный прилавок. – С чем пирожки у тебя, красавица?
– С капустой, с картошкой, с яблоками, с грибами и с мясом, – пропищала лавочница в удивительно белоснежном переднике, покосившись на серебряную монету.