— Смотри здесь, — хлопнул его по плечу Илюха и пробежался вдоль наскоро устроенной засеки, проверяя, как встали монахи, мастера и прочий невоинский люд. За своих-то он был спокоен — выдюжат, но какой ценой?
Лодьи тем временем ткнулись в берег, с них резво посыпались оружные, долетел звон железа. За бревнами слева-справа взвились дымки — пушкари калили пальники.
— Головы попрятали! — крикнул Затока, как только мурманы сомкнулись.
И точно, первым делом морские разбойники почали бить стрелами, но достали только двоих, кто вопреки приказу высунулся. А вот Аким в щели засеки успел свалить троих, причем выбирал в справе побогаче.
Высокий рыжебородый воевода в дорогом доспехе прокричал непонятное, следом заревел рог, плотный строй прибавил шагу. Косматые рожи, бешеные глаза, даром что щиты не грызут. Илюха, тяжело дыша, смотрел на приближающегося врага и поглядывал на вешки — не пора ли?
Но вот осталось всего пятьдесят саженей и Головня замахал насаженной на длинное древко тряпицей.
Дальше все пошло, как по писаному в книжице для рынд.
Слева в один голос бахнули пушки, вырубив в строю изрядную дыру. Свеи — или кто там они — замедлились, повинусяь окрику рыжеборожого, повернули на пушки. И тут жахнули три справа!
Когда ветерок малость разогнал едкий пороховой дым, Илюха отрешенно подивился тому, что натворила устюжская малая картечь — не сказать, чтоб половина, но добрая треть разбойников либо померла, либо отдавала Богу душу, либо поранена так, что ратиться боле не сможет.
Гортанный крик бросил оставшихся вперед, сломить оборону, пока не успели перезарядить пушки. Но им в лицо, совсем в упор, по команде Головни разрядили двадцать стволов пищальники. Двоим пороховым зельем обожгло рожи, а третий так вообще бросил пищаль и хлопал по дымящеся бороде, но стоило Илюхе рыкнуть, как все тут же схватились за бердыши.
Тем часом и пушкари подоспели — московских натаскивали перезаряжать куда как быстро, не всякий раз успеешь пятикратно «Отче наш» скоро прочесть — и грохнули всеми стволами разом.
— Москва! — заорал Илюха, вздев саблю.
Вперед, на оторопевших и сильно поредевших мурманов ломанулись все, от государева стольника до до крестьян и монахов. Даже отче Пахомий, словоплет и гимнограф, мчался впереди со здоровенным ослопом в руках…
Мурмане в малом числе сбились в кучу, огородились щитами и ощетинились копьями. Над кучей возвышалась башка рыжебородого.
— Сдавайся! — успел прокричать Головня и даже услышал ответ:
— Най!!!
Ну най так най, Илюха махнул Акиму, тот вскинул лук…
А когда добили тех, кто сопротивлялся и повязали тех, кто не мог, Илюха со стоном отправился в келью игумена, писать отчет.