— Не знаю, не пробовал. — Семен Павлович с сомнением поглядел в сторону беседки.

— Понимаю: не всем позволено то, что позволено Сереже. Верно?

— Анечка, мы ведь с тобой взрослые люди, и будем вести себя как взрослые.

— Черт возьми! Никогда и нигде не чувствовала себя такой взрослой, как здесь. Пап, ты мне лучше скажи, как взрослый человек взрослому, что у тебя с сердцем, а то из твоего старшего сына слова не вытянешь.

— Мое воспитание! — одобрительно крякнул Семен Павлович.

— Ну спасибо, утешил!

— Да ерунда, Анечка, разок сердце прихватило — и вдруг прошибла страшная мысль: ведь так и помереть недолго, а дочку с внуком не повидал…

— Почему ты меня раньше не искал?

Семен Павлович опустил голову:

— Боялся, внутри накрепко засел страх, что ты меня знать не захочешь. Кем я должен был выглядеть в твоих глазах? Что тебе мать наговорила, я ведь не знал. Сначала найти не мог. Наш полк стоял тогда в другой области, и вдруг Лиза исчезла вместе с тобой. Потом меня отправили в Афганистан. Вернулся в восемьдесят восьмом. А через год Сережа родился. Знаешь, дочка, жизнь порой так закружит, что и оглядеться некогда. И все же я продолжал поиски, вспомнил, что у Лизы в Москве тетка бездетная жила. Лиза мне как-то говорила, что тетя хотела ее у себя прописать, чтобы было кому квартиру оставить.

— Да, мы у тетки жили, — невесело подтвердила Аня. — Она нас у себя прописала, только потом поедом ела, все кричала, что нищих облагодетельствовала, тиранила нас с матерью, как могла, издевалась пятнадцать лет, то выгнать грозилась, то под суд отдать — пока ее кондрашка не хватил с досады за собственное великодушие, царство ей небесное.

— Адрес ваш мне удалось разыскать в девяносто седьмом, после того, как я в первый раз вернулся из Чечни, — продолжал Семен Павлович. — Написал Лизе, в ответ получил сухую просьбу дочь не беспокоить: Аня выходит замуж, счастлива, об отце не вспоминает, и, кроме вреда здоровью и душевному спокойствию наша встреча ей ничего не принесет. Ладно, скрепился я, надо еще подождать, думаю, потом съезжу сам в Москву, будь что будет. Поехал, пошел по известному адресу, только ты уже у супруга жила, а где — Лиза напрочь сообщить отказалась. Мы тогда с ней сильно повздорили. Она кричала на весь подъезд: «Уйди, ты ей не нужен, ты для нее умер, так и знай!», и многое другое…

— Боже мой, если бы я знала, папа… — Аня обняла отца. — Но теперь все будет хорошо, поедем в Москву, покажем тебя лучшим врачам…

— Не-не-не, и думать забудь, теперь, когда у меня все есть, чтобы я по больницам валялся…

На крыльце раздался топот. По ступенькам сбежал Сережа, крепко держа за руку Тёмку.

— Мам, Сережа мой дрруг! — счастливо сообщил Тёмка, подбегая к матери.

Сережа тем временем устремился к беседке, уселся напротив Тани и, ни слова не говоря, сосредоточил на ней насмешливый и довольно циничный взгляд. При этом он забрасывал в рот кусочки печенья и, пережевывая, издевательски скалился. Матвей опустил ресницы с таким видом, будто ничего не происходит. Татьяна заерзала на скамейке, потом поднялась:

— Я пойду, дома дел полно. До свидания, Семен Павлович. Всем спокойной ночи.

Матвей поднялся, чтобы проводить ее, они вышли за калитку и говорили о чем-то, пока рядом не возникла худощавая фигура Сережи. Он был в синем спортивном костюме, в кроссовках, руки в карманах, чуть сутулился. Ростом Сережа догнал старшего брата, и из-за юношеской худобы казался долговязым. Матвей же был отлично, пропорционально сложен, под одеждой угадывалась развитая мускулатура.

Должно быть, военные летчики много тренируются, подумала Аня, ведь им приходится выдерживать большие перегрузки.