Общий зал, куда мы вступили из приемной, поразил меня своим великолепием. Стены, потолок, окна и двери были роскошно декорированы розовым шелком, из-за складок которого глядели парижские гравюры в плотных рамках черного дерева.

В зале волнами переливался розовый полумрак, отчего обнаженные фигуры на гравюрах приобретали жизненность и создавали приторную, липкую атмосферу скрытого разврата..

Возможно, что в данном случае не обошлось без психологической подкладки, потому что содержание гравюр не выходило пока за пределы обычных изображений мужского и женского тела.

По залу взад и вперед прогуливались дамы в умопомрачительных туалетах и мужчины в официальных смокингах и сюртуках.

— Мы пришли рано, — шепнул мне знакомый, оглядывая немногочисленную публику, гулявшую по залу со скучным и безучастным видом.

— Это одно из фойе, — добавил он, — очевидно, в залах еще не все готово. Ведь здесь декорация меняется два раза в неделю, с прибытием заграничных транспортов. Декорацией заведует парижский художник Б. и «небезызвестный в последнее время беллетрист-поэт», фамилию которого излишне называть (!).

— Только в этом сарае все по старому, — сказал он, с небрежной брезгливостью оглядывая роскошную декорацию фойе.

Публика все прибывала.

Появились паралитики-старички, юноши, не уступавшие дряхлостью старичкам, кое-где мелькнули три-четыре розовых мальчишеских физиономии.

Но преобладали, несомненно, женщины.

Они буквально затопили морем кружев и шелка весь зал, и отдельные группы мужчин редкими черными островками выделялись среди разноцветных полутонов дамских нарядов.

Мимо меня проскользнул 14-летний толстый мальчуган, с каким-то виноватым видом следовавший за испитым чахлым мужчиной.

Я удивленно посмотрел на моего спутника.

«Неужели?» — мелькнула в голове отвратительная мысль.

— «Крылья»[3], — спокойно улыбнулся мой знакомый.

Наконец дверь в другой конец фойе распахнулась, и струя бледно-синего света ворвалась в фойе.

Публика хлынула в открытую дверь.

Мы вошли вслед за всеми.

Кровь ударила мне в голову, и жгучий стыд буквально переполнил все мое существо.

Прямо предо мной в глубине комнаты чуть ли не полстены занимала задрапированная голубой кисеей картина.