— Фашисты отбиты, оборона восстановлена, все в порядке, — ответил Иванов и пожал мою руку.

Это дружеское пожатие, а тем более сказанные им слова — "Фашисты отбиты, оборона восстановлена" — принесли мне заметное облегчение. Даже раны стали болеть не так сильно. И потом, когда санитары везли меня на санках в тыл, в голове все звенели и звенели эти слова комиссара.

…Откуда-то, будто издалека, донеслись голоса:

— Куда идет машина?

— В Подольск. А у вас что, раненый? Грузите.

— Э-э, да здесь уже лежат двое…

— Давайте кладите. Сюда можно вместить четверых лежачих и с полдюжины легкораненых…

И вот уже машина тронулась по разбитому, старому Варшавскому шоссе в Подольск. На ухабах жгучая боль всякий раз отдавала в левую ногу, в поясницу, в живот. И помимо воли у меня вырывались стоны.

— Что, лейтенант, больно? — спросил меня один легкораненый, сидевший на корточках около кабины. — Да уж, видно, здорово попятнало тебя… При каких обстоятельствах?

— Это тот самый лейтенант, который вел нас в контратаку, — ответил спрашивающему кто-то. — Его на моих глазах шарахнуло. Снаряд почти рядом разорвался. Думал, все. Ан нет, смотрю — живой…

— А ты из какой роты? — спросил третий голос.

— Из девятой, лейтенанта Скидана.

— Тогда ты ошибся, браток. Не мог он с вами в контратаку идти. Это же наш командир батальона.

— А ты из какой роты?

— Из второй.

— Что ж, возможно, это и ваш комбат. Но только когда мы пришли к вам из второго эшелона и заняли оборону, он все время с нами был. А потом и в контратаку новел.

От этих теплых слов бойцов снова стало как-то легче на душе. И я закрыл глаза.