«В октябре месяце 1893 года были командированы филеры московского охранного отделения в город Тверь для наблюдения за кружком присяжного поверенного Барыбина. Последствием чего была взята большая комитетская типография в собственном доме Барыбина и большой архив; характерно то, что в городе Твери барыбинской работы литература не распространялась, а отправлялась в другие города Российской Империи и все транспорты сопровождались филерским наблюдением. Сам обыск типографии очень интересный. К Барыбину и другим пошли в 11 часов вечера и до трех часов ночи ничего не нашли, тогда был сделан перерыв до 6 утра, с 6 до 12 часов дня нашли один валик, две банки красок и два камня, после чего обыск производился в саду, но до 3 часов ночи ничего не нашли, после этого стали ломать беседку стоящую в углу сада зарощаго травой и не всякого подозрения, по снятии пола земля оказалась рыхлой и повыротии в ½ аршина ямы оказалась достка в виде люка запертая на замок, по вскрытии достки оказался большой погреб посредине коей стоял большой стол на котором лежала большая рама со шрифтом, а по сторонам полки на которых лежала литература, всей литературы с типографией было два воза. В города Твери по этому делу было 16 обысков, и все с хорошими результатами и в других городах сделано по этой же группе около 150 обысков тоже с хорошими результатами. Все время наблюдением и обыском руководил Сачков».

Из сообщений других руководителей охранного сыска отметим прежде всего эпизоды, которые должны иллюстрировать «находчивость и сообразительность» филеров.

1. Саратовский охранник Машков рассказывает: «В 1894 году я находился в числе прочих филеров, командированных в гор. Смоленск, где нами была обнаружена и ликвидирована тайная типография и взята революционная группа, именовавшая себя „Партией Народного Права". Наблюдение нами велось при таких условиях: мы прежде всего установили главное лицо из упомянутой группы, которому дана была кличка „Бычок", выяснили его квартиру и изучили его обычные выходы и пути. На той улице, где он проживал, была пивная с бильярдом, в которую мы ежедневно стали ходить в числе трех человек, при чем двое играли на бильярде, а третий смотрел через окно за выходом наблюдаемого. Благодаря этому приему нам пришлось взять типографию без провала наружного наблюдения».

2. Саратовский охранник Егоров пишет: «С 1904 г. в гор. Саратове поселилась дворянка Тамбовской губ., Елизавета Адриановна Дьякова, занявшаяся революционной деятельностью, отдававшая свою квартиру для нелегальных сходок и печатания революционных воззваний. Поданным наружного наблюдения, у Дьяковой неоднократно производились обыски, остававшиеся однако безрезультатными; тогда мне было поручено завести связи через прислугу Дьяковой; оказалось, что прислуга, жившая у Дьяковой, выросла у ней с малых лет. Я познакомил ее с молодым человеком, и даже удалось повенчать их; они стали жить у ней в квартире и через них я узнал весь состав кружка Дьяковой, направление его, и была обнаружена нелегальная типография».

3. Письмоводитель саратовского охранного отделения Попов сообщает: «В 1903 г. начальник саратовского охранного отделения, ротмистр Бобров два раза разновременно поручал местной полиции произвести обыски в квартире зубного врача Бернекера, каждый раз подробно указывая, что в этой квартире имеется шкаф, с особо устроенным тайником, в котором хранится нелегальная литература и подложные паспортные книжки. Оба эти обыска результатов открытия тайника не дали. На третий обыск ротмистр Бобров назначил меня. В 11 ч. ночи я явился к Бернекеру, последний разразился страшным негодованием, что уже два раза беспокоили его обысками, и никогда ничего не найдено, что все эти обыски не больше, как придирка и издевательство власти. При этом Бернекер заявил, что двое детей его сильно больны, и просил бесшумно производить обыск. Спрошенная секретно от Бернекера прислуга ответила, что дети здоровы, что и породило особое подозрение по отношению детской комнаты, после чего я предварительно до начала обыска осмотрел всю квартиру и заметил в детской два шкафа, совершенно одинаковых по размеру, а также и по рисунку и окраске, такой же шкаф находился в передней комнате. При осмотре шкафов в детской комнате Бернекер снова стал просить бесшумно производить обыск, ссылаясь на болезнь детей, которые в это время спали. Заподозрив, что Бернекер этой проделкой мнимой болезни отвлек внимание первых двух обысков от положительного осмотра упомянутых шкафов, осмотр которых без особого стука немыслим, после этого я распорядился вынести их в зал, где свободно стал осматривать их. По измерении внутренней высоты шкафов оказалось, что один менее другого в вышину на 3 вершка, это дало возможность определить, в котором из них находится тайник. По снятии колонок с верхней части шкафа и по отнятии наличника с лицевой стороны, который держался на карнизе шкафа посредством особо устроенных шалнеров, был обнаружен тайник шириною в 1 арш. 3 четверти, и в вышину 2 ½ вершка, в котором обнаружена была нелегальная литература и паспортные незаполненные бланки».

4. Тот же Попов рассказывает: «В бытность мою полицейским надзирателем московского охранного отделения, мне было поручено (прибл. в 1900 г., в марте) задержать на улице нелегального еврея, по указанию филеров, когда он выйдет со сходки (у Мясницких ворот). В 12 ч. ночи упомянутый еврей вышел оттуда и направился к Сретенке, усиливая с каждой минутой шаг, и постоянно оглядываясь по сторонам и назад. Медлить было нечего, надо было арестовать, чтобы не упустить, но этого я сделать не мог, так как начальником было сделано приказание вывести его в безлюдное место, и тогда лишь только задержать — боялись, что публика может отбить его. Нелегальный шел все быстрее и быстрее, и я с филером стали отставать. Тогда мы решили, во что бы то ни стало, арестовать его, не допустив до Сретенки и, быстро догнав его, взяли сзади за руки, сказав ему, что приказано доставить в охранное отделение; еврей оказал сопротивление, вырываясь от нас; быстро собралась толпа. Еврей стал кричать, что его ни за что тащат сыщики в охранку, просил публику, в которой было 2–3 студента, помочь ему отбиться, но в это время он уже был втискан нами в сани нашего извозчика. Толпа обступила нас, требуя дать ей объяснение, по какому поводу задерживаем „ученика". Тогда я обратился к публике со словами: „Господа, оставьте нас ради Бога в покое, разве вы не видите, что он помешанный и бредит сыщиками? Ведь он сын нашего хозяина, и мы его ищем 4 дня. Мать и отец его в отчаянии". Из публики послышались разного рода комментарии, извозчик же наш, улучив минуту, погнал, и мы благополучно доставили его в отделение, где произвели личный обыск, но находившиеся при нем чугунные часы не отобрали. После чего к нему вышел ротмистр Сазонов, которому он заявил, что „сыщики" везли его, как собаку, положивши поперек саней. Ротмистр Сазонов, по всей вероятности, улыбнулся на эту фразу, а еврей моментально сорвал с себя часы, бросил их со страшной силой в лицо ротмистра Сазонова, но к счастью промахнулся».

5. Писец саратовского охранного отделения Мольков докладывает: «Во время декабрьского 1905 года мятежа в Москве, в бытность мою в то время на службе в московском охранном отделении, со мной был следующий случай. После взрыва революционерами охранного отделения и нападения на дом градоначальника, я сдал дежурство по канцелярии и, вместе с другим товарищем по службе, отправился, с разрешения начальника охранного отделения, к себе на квартиру, к своей семье, которая, услыхав о взрыве в отделении и отправлении дежурного надзирателя в больницу, была в отчаянии, зная, что я был в это время дежурным. Перед выходом из отделения мы намеренно оделись в очень плохую одежу, чтобы нас не мог признать кто-либо из революционеров, которые большей частью нас знали, потому что мы оба находились на приеме публики в охранном отделении. Пробравшись из отделения как можно незаметнее, и сделав в прилегающих переулках несколько поворотов, пришлось выходить из Леонтьевского переулка на Тверскую улицу. На углах всех переулков, выходящих со стороны дома градоначальника на эту улицу, стояли толпы боевых дружин, следивших за выходом из дома градоначальника и охранного отделения полицейских чинов и агентов. В Леонтьевском переулке мы увидели нечаянно заехавшего туда и не бывшего в состоянии выехать легкового извозчика, и велели ему везти нас. Только что мы подъехали на угол Тверской улицы, к стоявшей там толпе боевой дружины, как из толпы, показывая на нас, закричали: „Стой! Ни с места! Кто вы?“ Первоначально, не обращая на их крик внимания, мы, сердито замахиваясь на извозчика, стали намеренно громко ругать его, говоря: „Разве можно быстро ездить мимо товарищей, не спрося их разрешения на проезд, да еще в таком месте, — так мол ты, черт знает кого провезешь!" Этим мы сразу дали понять им, что мы не кто иные, как свои же — „товарищи". Затем, опять-таки намеренно извинившись пред „товарищами" за извозчика, мы поспешно спросили у них разрешения на проезд: „по важному делу — товарищи", а для большей замаскировки попросили „провожатого", чтобы нас пропустили и на соседнем пункте. По получении ответа: „Отправляйтесь, теперь пропустят везде" — мы отправились дальше на том же извозчике, никем больше не останавливаемые, так как дружины, стоявшие на ближайших углах переулков, видя, что нас пропустили на первом пункте остановки, уже не решались останавливать нас. Таким образом нам пришлось беспрепятственно и благополучно доехать до квартиры, несмотря на выстрелы войск, стоявших на улицах».

6. Начальник ярославского охранного отделения Гинсбург сообщает о случае, «когда филерами была проявлена особая сообразительность и обдуманная осторожность». «В конце мая 1907 г. мною были получены агентурные сведения о нахождении в селе Балабанове, в 13 верстах от Рыбинска, тайной типографии рыбинской организации Р. С. Д. Р. П., типография должна была помещаться в особом подполье в церковном доме, занимаемом диаконом Восторговым. Для разработки этих сведений, а частью и для проверки их мною командированы были два филера отделения, которые, почти не показываясь днем на улицах села, и объяснив любопытным о цели своего прибытия в село Балабаново закупкой хлеба для хозяина-подрядчика, в течение почти двухнедельного срока, по ночам из-за изгороди огородов наблюдали за домом диакона Восторгова. Несколько раз наблюдению удалось заметить приезд на лодках к селу молодых людей со свертками, а также подозрительный свет в светелке дома, который появлялся в неурочное ночное время, и, наконец, ими было обращено также внимание на промелькнувший раза два огонек в нижних отлушинах дома — все эти мелочные данные, в связи с указаниями агентуры, и дали мне возможность ликвидировать в ночь на 6 июня типографию названной выше организации».

7. Начальник варшавского отделения варшавского жанд. полиц. управления жел. дорог Тржецяк сообщает: «В 1905 году, летом получены были от местной заграничной агентуры указания на то, что какая-то слушательница С.-Петербургских женских курсов выехала в Москву, с целью организовать убийство б. московского градоначальника, барона Медема, и других начальствующих лиц, причем имелось лишь указание на то, что личность эта будет жить в Петровском парке. Собранными справками установлено было несколько курсисток, проживающих в Петровском парке, причем учрежденное за ними наблюдение вполне точно указало, что личности эти не имеют никакого отношения к местным революционным организациям. По прошествии шести недель от департамента полиции получены были указания на то, что полученные сведения могут относиться к известной революционерке Коноплянниковой. В числе наблюдаемых лиц, действительно, оказалось лицо, соответствующее приметам Коноплянниковой и имевшее кличку наблюдения „Семейная". Дальнейшее наблюдение за Семейной не дало положительных результатов, и дало лишь установить, что Семейная умышленно конспирирует свое пребывание в Москве и проживает по чужому паспорту. Вскоре наблюдаемая из Петровского парка переехала в Москву и в течение 2 недель переменила шесть квартир. В виду этого наблюдение за Семейной было установлено, и вскоре она выехала в гор. Саратов. Выехавшими агентами было между прочим установлено, что по приезде в Саратов, она поселилась у студента Морозова, у которого безвыходно пробыла двое суток. На третий день одним из агентов наблюдения замечен был рано утром, на рассвете студент Морозов, выходящий из своей квартиры. По местным условиям и во избежание провала наблюдавший за ним агент не мог сопровождать Морозова и вынужден был находиться от него на весьма значительном расстоянии. Выйдя за город, Морозов отправился в близлежащий лес, и наблюдающий агент вскоре вполне отчетливо слышал вдали звук от какого-то взрыва. Эти результаты наружного наблюдения дали уже вполне точные указания на то, что Морозов производил опыты со взрывчатыми веществами и что Семейная прибыла к нему за получением таковых. Вскоре Семейная, с корзиною в руках, выехала из Саратова в Москву. В виду этого приступ-лено было к ликвидации всех результатов наблюдения и произведены были одновременно аресты и по обыскам по всей группе, причем в Саратове у сотрудника Морозова в квартире обнаружена была полная мастерская взрывчатых снарядов. Так как по приезде в Москву Семейная, посетив некоторых серьезно наблюдаемых лиц, выехала немедленно в Смоленск, то арест ее был осуществлен в поезде, причем при ней обнаружена была корзина, привезенная из Саратова, в которой находились в разобранном виде метательные снаряды. Одновременно с этим были арестованы в Москве и Саратове все лица, с коими имели сношения Семейная и Морозов».

8. Заведующий наружным наблюдением варшавского охранного отделения Гурин сообщает: «Летом 1892 года я случайно зашел в Саксонский сад. Там я обратил внимание на неизвестного человека, с большой бородой, ходившего без определенной цели и был сильно чем-то озабочен. Я его взял в наблюдение и привел на квартиру по Мостовой улице. На вечернем докладе начальник отделения объявил филерам, что в Варшаву прибыл для какой-то весьма серьезной работы неизвестный, приметы которого и передал нам. Сопоставив приметы встреченного мною в Саксонском саду, с приметами, сообщенными начальником отделения, я пришел к заключению, что это будет одно и то же лицо. На следующий день мне приказано было найти его и установить. Я отправился в городской Саксонский сад и снова встретил его там. Наблюдая за ним несколько недель, он совершенно ни с кем не встречался, а выходил из дома, шел в сад, пробывал там 2–3 часа и возвращался домой. Наконец от него удалось взять неизвестного, которого я и взял в наблюдение, передав первого другим филерам. Месяца через два неизвестный с бородой скрылся от наблюдения, но через неделю снова появился в Варшаве уже чисто обритым (без бороды и усов) и одетым в крестьянское платье. 26 августа я его встретил в Саксонском саду, к нему пришел второй неизвестный (по профессии, как оказалось, слесарь), при чем первый неизвестный имел какой-то небольшой сверток; посидев несколько минут, они расцеловались, и неизвестный (бывший с бородой) отправился в церковь по Медовой улице (это было в воскресенье), при чем по пути зашел в ворота одного из домов, развернул сверток из платка и спрятал таковой под полу. Войдя в церковь, он намеревался положить предмет в угол, но я успел схватить его за руку, в руках оказалась бомба с зажженным фитилем. К счастью, вблизи находился артиллерийский офицер, который и вырвал фитиль, не дав бомбе взорваться. Сам он тут же проглотил имевшийся у него во рту яд и умер. По связям его обнаружена была лаборатория бомб, где обнаружено 7 готовых снарядов и литература. Бомбы эти предназначались специально для покушения на жизнь Государя Императора, когда Его Величество прибудет в Варшаву и Ивангород (27 августа)».

9. Тифлисский филер Вечерни вспоминает: «Августа 3 — 1904 г., около девяти часов вечера на вокзал приехали два извозчика: на первом сидели неизвестный студент и барынька, на втором штатский господин и дворник, у них было две корзины, одна побольше, другая поменьше. Навлекли они на себя подозрение тем, что не позволили носильщикам снимать корзины, которые оказались довольно тяжелыми; их снес приехавший дворник; затем, когда корзины были внесены в вагон II класса, то ни дворник, ни привезший их господин не сели в вагон, а возле корзин сели студент и барынька. Намереваясь задержать в пути, я пригласил двух жандармов сесть в поезд, чтобы на пути осмотреть корзины. Чтобы избежать неприятностей при вскрытии в случае неудачи, я написал телеграмму под видом копии с телеграммы со станции X. начальнику станции Тифлис: „Прошу задержать 2 корзины, забытые пассажиром, в малой корзине сверху лежат сапоги с длинными голенищами, поезд № 5, вагон 2 класса 120, второе купе от конца поезда" и вручил жандармам, которые сперва обошли вагон, затем согласно телеграмме жандарм спросил: „Чьи это корзины? “, на что студент ответил „мои"; когда же жандармы попросили открыть их, то студент заявил, что ключ утерян, но барынька, услыхав про сапоги, уверенно сказала, что их нет, и чтобы уверить в этом, моментально открыла корзину и тотчас же хотела снова закрыть, но жандарм в это время уже успел вынуть оттуда одну пачку патронов. Студент, видя, что дело проиграно, заявил, что корзины не его, а что его попросил какой-то господин посмотреть несколько времени за ними. Оба они были арестованы. В этих двух корзинах оказалось 5000 ружейных патронов».

10. Тот же филер Вечерин рассказывает: «31 июля 1906 г. было предупреждено покушение на наместника Кавказа и на генерала Ширинкина. Главный бомбист был Давид Хачатури „Гнилонос", который временно поместился в гостинице „Гранд-Отель"; номер имел на 4 этаже, окнами во двор. За ним было усиленное наблюдение, особенно с 29 по 31 июля. Главная задача была возложена на меня и заключалась в том, что нужно было выследить, когда принесут бомбы, когда их будут заряжать, когда они будут готовы, но не будут в руках преступников, дабы не пострадать во время ареста. Необходимо было помешать запереть дверь, чтобы войти возможно скорее и схватить бомбистов. Я нанял номер против номера Хачатури, откуда следил через замочную скважину за тем, что делалось. Эта трудная задача удалась мне вполне. В 6 часов утра пришел молодой человек с курчавыми волосами, постучал в дверь, из номера послышался голос: „Кто там?“ Пришедший ответил: „Это я, Датико“, затем он вошел в номер; спустя 5 минут пришла барынька в белом платье, вошла таким же способом, затем пришел еще неизвестный молодой человек высокого роста, оказавшийся метателем бомб. Спустя 40 минут пришел еще студент (заряжатель бомб). Через 1 час „Гнилонос" вышел из номера с засученными рукавами (из чего я заключил, что заряжают бомбы), прошелся по коридору и обратно вошел в номер. Через 30 минут он позвал номерного и велел убрать номер. Через 10 минут номерной вышел и вынес много помятой разноцветной бумаги; из этого я заключил, что бомбы готовы. Затем „Гнилонос“ попросил пива. Когда номерной принес пиво и стал выходить из номера, то я подошел к дверям „Гнилоноса" под видом товарища их, взялся за дверную ручку, как бы намереваясь войти в номер, тем и помешал номерному притворить дверь. Когда дверь была обеспечена, то я дал условный знак полиции. Полиция скоро подошла, я сразу отворил дверь и первый вбежал в номер бомбистов. При этом были арестованы 4 человека, взято 7 бомб и 4 револьвера».

11. Любопытно сообщение начальника тифлисского охранного отделения Засыпкина: «Считаю нужным отметить в тот же период (1903 г.) факт находчивости и смелости со стороны двух филеров, проявленных ими при нахождении в охране главноначальствующего на Кавказе князя Голицына во время нападения на него и нанесении ран ему членами организации „Гичакистов". Отделением велась охрана князя Голицына, как во дворце, так и во время его выездов, при чем пренебрежение князя к опасности, о которой его предупреждали, делало эту задачу крайне тяжелой, при условии, что организация имела в своем распоряжении целую армию так называемых „джанфедаев", обязанных по их уставу по первому требованию комитета отдать хотя бы свою жизнь. За выехавшим с супругой своей князем на прогулку за город в Ботанический сад, занимающий громадную площадь, выехали 4 филера, разделившиеся по два для наблюдения двух входов в сад, находящихся в расстоянии около 2 верст, при чем со стороны, выходящей за городом в горы, находились два филера — Курченко и терский казак Поляков; последние филировали по крайне извилистой торной дороге, с которой наблюдали за гулявшим в саду князем с супругой. Когда князь сел в экипаж и направился к выходу, то оба филера направились навстречу ему, и когда огибали скалу, за которой находился вход в сад, услыхали внезапно раздавшиеся выстрелы; оказалось, что при выезде из сада, из прилегающего ущелья выскочило три вооруженных револьверами и кинжалами армянина и, вскочив на подножки экипажа стали наносить князю кинжалами удары; соскочивший с козел выездной казак выхватил браунинг, но растерявшись, забыл отвернуть защелку, но тем не менее принудил соскочить с экипажа злоумышленников, чему помогло и то обстоятельство, что кучер погнал лошадей (все это заняло момент); тогда злоумышленники открыли огонь по экипажу, при чем ранили выстрелом успевшего вскочить на таковой казака; в этот момент на встречу экипажу из-за скалы выскочили оба филера и на бегу открыли из револьверов огонь по злоумышленникам, причем к ним присоединился соскочивший с козел казак. Видя отпор, злоумышленники кинулись в ущелье и побежали по таковому. Экипаж с князем ускакал; раненый казак, расстрелявший притом все патроны, не в состоянии был преследовать; один из филеров также расстрелял все патроны. Тем не менее оба филера, сообразив, что злоумышленники, уверенные в том, что за ними будет достаточно сильное преследование, не посмеют остановиться и вступить в борьбу и что важно не упустить их из виду до прибытия подкрепления, — вдвоем, Поляков с револьвером с 6–7 оставшимися патронами, а другой со взятой у раненого казака шашкой, пускаются по пятам по краю ущелья преследовать троих хорошо вооруженных злоумышленников, продолжая таковое бегом на протяжении 3 верст, при чем Поляков по временам посылал из револьвера вдогонку преследуемым пулю в ответ на производимую злоумышленниками в них стрельбу; в конце ущелья, видимо изнемогшие злоумышленники, имея по-видимому одного пораненного, вдруг остановились и засели под скалой; в то же время также изнемогшие филеры, у одного из которых, Полякова, горлом пошла кровь, с одним оставшимся патроном, заметили наверху горы скакавшую верхами на лошадях в другом направлении полицейскую стражу, и, чтобы привлечь внимание таковой, филер Поляков выпускает последний патрон по направлению к страже. Выстрел обратил внимание конных полицейских, и таковые повернули обратно и быстро спустились к филерам. На предложение и крики сдаться злоумышленники открыли огонь, на каковой спешившиеся полицейские ответили тем же, и все три злоумышленника были смертельно ранены. За сказанное оба филера были награждены князем каждый золотыми часами, с золотой цепочкой, и небольшой денежной наградой из отделения».

12. Начальник рижского охранного отделения Балабин сообщает: «8 января 1906 г. были получены сведения о том, что несколько членов рижской боевой организации собираются ограбить транспортную контору „Надежда". Двум филерам приказана было вести наблюдение и своевременно дать знать воинской части, находившейся в засаде в ближайшем доме. В шестом часу вечера, 9 января, к дому, в котором расположена контора „Надежда" явились восемь молодых людей и стали ходить взад и вперед. Местные условия были чрезвычайно невыгодны для наблюдения, и филерам только и оставалось гулять вместе с боевиками. Последние скоро обратили внимание на филеров и стали за ними наблюдать, а затем окружили филеров с разных сторон, так что им уже не было возможности и уйти. В это время проходила по тротуару какая-то девица. Филеры сделали вид, что именно ее они и ожидали. Как только она подошла к дверям конторы, филеры остановили ее и стали дружески с нею беседовать. Этот маневр был так удачно исполнен, что боевики сразу успокоились и перестали обращать внимание на филеров, а затем в 8 час. 30 мин. вечера один за другим вошли в контору. Вслед за ними туда вошла, по условному знаку филеров, воинская часть, и 4 боевика были задержаны, прежде чем они успели проникнуть в контору, у них были отобраны топор, пистолет и свеча. Остальные четыре успели убежать и, преследуемые филерами и солдатами, вскочили во двор синагоги, где трое было задержано, а четвертый, пытавшийся бежать, застрелен».

Если в приведенных примерах выдвигаются докладчиками удачные действия охранных агентов, то рядом с ними встречаются, хотя в значительно меньшем числе, и такие эпизоды, в которых охранники не оказывались на высоте тех требований, что предъявлялись им их начальством. Укажем для образца следующие случаи.

1. Заведующий наружным наблюдением саратовского охранного отделения Мошков рассказывает: «В 1905 году в июне месяце я был командирован по распоряжению департамента полиции в г. Одессу в распоряжение начальника одесского охранного отделения для несения службы. 14 июля того же года я был назначен за старшего на службу; мне r помощь дали 6 человек филеров, от начальника я получил распоряжение, что в 7 ½ч. утра в известный дом должны привезти не меньше 12 готовых бомб, за которыми должны придти несколько человек по числу бомб. Каждое лицо должно было взять по бомбе и уйти по заранее данному назначению. Мне было приказано, во что бы то ни стало, задержать то лицо, которое привезет бомбы. Получив это приказание, я тут же распорядился, чтобы те филсры, которые даны мне в помощь, вышли к 7 ч. утра к назначенному дому и стали в указанных местах. Около 8 ч. утра в упомянутый дом стали приходить по одиночке неизвестные лица без вещей. До 9 ч. приносу и привозу подходящих вещей никаких не было, в 9 ч. 30 м. из упомянутого дома вышли сразу 8 человек, которые, перейдя на другую сторону тротуара и простояв 15 минут, стали расходиться; тогда я из числа 6 человек филеров четверых послал в наблюдение за упомянутыми неизвестными, а сам с двумя филерами остался у того же дома. По уходе наблюдаемых, спустя 15 минут к назначенному дому подъехал на извозчике молодой человек в форме коммерческого училища и имел при себе два свертка неопределенной формы; он вошел в упомянутый дом. Через пять минут вышел, имея один сверток и пустую смятую газету, сел на того же извозчика и поехал по направлению к собору. Тогда я и филер Гроц взяли другого извозчика, дали наблюдаемому отъехать на два квартала и, догнав его, быстро соскочили с извозчика и с обеих сторон вскочили к нему в пролетку, крепко схватили за обе руки, а извозчику приказали ехать в Бульварный участок. По доставлении в участок у него произвели обыск, по которому в карманах его оказались 7 новых револьверов, а в свертке 6 револьверов и несколько пачек патронов. Этого же числа мне и другому филеру было приказано к 9 часам вечера стать у одного дома, из которого должен был выйти молодой человек, грязно одетый, и пойти в другой дом, откуда он должен был вынести готовую бомбу, с которой приказано его задержать. В 9 ч. 30 м. из указанного дома вышел подходящий молодой еврейчик, который, пройдя квартал, сел на извозчика и поминутно стал смотреть вслед за собой. Доехавши до указанной нам улицы, свернул в нее, тогда товарищ мой поехал дальше, а я соскочил с извозчика и побежал бегом вслед за наблюдаемыми. Это я сделал в виду того, чтобы стуком колес извозчика не обратить внимание наблюдаемого, так как эта улица была глухая, а время было позднее. На этой улице наблюдаемый остановился против одного дома и обернулся лицом в ту сторону, откуда ехал. В это время я шел уже шагом и, не доходя до него, стал на противоположной стороне у парадного крыльца, где сделал вид, что звоню. Наблюдаемый, рассчитав извозчика, быстро вбежал в парадную одного дома. Когда пришел мой товарищ, мы стали смотреть за наблюдаемым, который через 30 минут вышел, имея при себе какой-то предмет, в виде небольшой коробки, завернутый в бумагу, который он держал в согнутой правой руке; прижавши свою ношу к груди, он направился к собору. Мы сами не решились его взять, так как тогда в Одессе была всеобщая забастовка, настроение публики было особенно возбуждено против тайной полиции, которая для нее означалась „сыщиком". В виду того я своего товарища послал предупредить первого попавшегося из чинов полиции, с указанием задержать наблюдаемого, и предупредить его, что наблюдаемый несет бомбу, а по этому не допустить его ее бросить. Когда наблюдаемый подошел к собору, то он пошел площадью собора, где стоял городовой, которого предупредил мой товарищ обо всем вышесказанном. Когда мы указали городовому наблюдаемого, он за ним пошел быстрыми шагами, наблюдаемый также шел быстро, — тогда городовой побежал бегом, чем и обратил окончательно на себя внимание наблюдаемого; как только городовой, подбежав, схватил его, то от толчка произошел взрыв снаряда, при чем наблюдаемого отбросило вперед шагов на 9 и оторвало ему правую руку, а городовой взрывом был раздроблен. От места взрыва я находился в 15 шагах, к стороне собора; взрывом я был сшиблен с ног, оглушен и забрызган кровью».

2. Помощник начальника александровского отделения варшавского жанд. полиц. упр. жел. дорог фон Дрейлинг сообщает: «Могу отметить случай поимки лица, кажется 9 мая 1905 года, предполагавшего подбросом бомбы совершить покушение на жизнь варшавского генерал-губернатора, долженствовавшего в этот день проезжать по Медовой улице на молебен в собор. Лицо это (фамилию не помню) находилось под наблюдением филеров с утра и таким образом проведено до кондитерской на Медовой, где таковой потребовал себе чаю, уселся за столом в прилегающем на тротуаре ко входу в кондитерскую палисадника, а затем спустя минут 10–15 к нему подошли наблюдавший филер, городовой, переодетый и состоявший тогда при охр. отделении — некий Михайловский — и схватили бомбиста за руки, но настолько неудачно, что таковой успел оборвать висевшую у него на бечевке под пиджаком бомбу (формы коробки продолговатой) и бросить таковую, вследствие чего произошел взрыв, после коего оказались убитыми бомбист, филер и городовой. Случай этот, хотя и увенчавшийся успехом в отношении предупреждения покушения на жизнь генерал-губернатора, но в смысле дальнейших результатов и по количеству жертв возможно отнести к числу отрицательных: не было проявлено достаточного хладнокровия и спокойствия, а затем вследствие этого и моментальной ориентировки и должной находчивости, а рубилось сплеча. Правда, что много в этом напортил Михайловский, отличавшийся большой горячностью. Насколько помню, он, единственно оставшийся из наблюдавших в живых, объяснил, что захватить бомбиста с тылу было нельзя, так как он сидел спиною к стене; но ведь возможно было и выждать момент, когда бы он встал, с намерением выйти из кондитерской, и тогда сзади захватить, тем более, что Михайловскому было известно об отмене поездки в собор генерал-губернатора, и, стало быть, бояться опоздания в захвате бомбиста не приходилось. Тут должен заметить, что соревнование хорошо, но тогда, когда оно не дает ущерба делу и не ограничивается исключительно желанием личного отличия, что в данном случае и имело место со стороны распоряжавшегося поимкою бомбиста Михайловского. Затем не следовало для поимки одного человека и при том, насколько помню, по описанию небольшого роста, входить всем трем в кондитерскую, давая возможность легче быть замеченными, а достаточно было бы и одного, а двум остальным следовало находиться по сторонам дома, где помещалась кондитерская, откуда во всякий момент и возможно было бы своевременно явиться в случае надобности на помощь, тем более, что палисадник, где сидел бомбист, был открытым, и за сидящим там легко было бы наблюдать».

3. Полковник Засыпкин рассказывает: «Около апреля 1905 г. мной были получены агентурные указания на местонахождение центральной типографии, универсальной для всего Закавказья, кавказского социал-демократического союза и лаборатории для снаряжения разрывных снарядов, при чем агентура дала такие сведения о чрезвычайной законспирированности помещения типографии под землей и входа в таковое, что невольно явилось желание путем наблюдения стать на более реальную почву, тем более, что сам сотрудник помещения и входов не видел, и кроме того было желательно выяснить связь с организацией и руководителями этого технического предприятия. Раньше были указания агентуры на означенных руководителей и на местность, где должна находиться типография; руководители были наблюдением установлены, но проникнуть наблюдению в малодоступную для такового местность не удавалось. По получении вышеизложенных сведений, за указанным агентурой домом, помещающимся совершенно за городом, было установлено наблюдение, с находящегося напротив кладбища, каковое поручалось наиболее опытным филерам. Несмотря на совершенно несоответствующую для наблюдения обстановку, в пустынном месте, за городом, дружными усилиями филеров в течение 2 недель были установлены, как проживающие в означенном доме лица, так и их связь с организацией и руководителями техники, после чего решено было произвести ликвидацию. Но внезапно один ничтожный случай не выдержки одного из филеров повел к тому, что проживающие в наблюдаемом доме внезапно поспешили скрыться; дело в том, что филер столкнулся на углу с одним из наблюдаемых, который особенно чуток к наблюдению, и несмотря на то что наблюдаемый приостановился и пристально посмотрел на филера, последний не сумел себя законспирировать и, пройдя несколько шагов, обернулся, при чем увидел, что наблюдаемый стоит и пристально смотрит на него. В ту же ночь на 15 апреля типография и лаборатория, действительно, в полуфантастической конспирации, с грандиозным материалом, бомбами, адской машиной и документами, была захвачена, при чем в тот же день, 15 апреля, благодаря тому же наблюдению, был захвачен на сходке весь социал-демократический коллектив, с документами, установившими связь с названной типографией и лабораторией, но никого из проживавших при названной типографии лиц задержать не удалось. На другой после того день филер, проваливший наблюдение, был убит на улице революционерами».

Материал, доставленный для «сборника», был изучен в департаменте полиции и предложен в ноябре 1909 г. на обсуждение особой комиссии по реорганизации наружного наблюдения под председательством начальника С.-Петербургского Охранного Отделения генерал-майора Герасимова. Школы филеров не учредили, но, приняв во внимание указания опыта, выработали пять инструкций по наружному наблюдению[97].

Примечания