– Знаю.

– Знаешь? Откуда?

– Только что вернулся из Авдеевки. Прятал там Чайковскую. Они теперь с твоей Лизой белое вино локают на пару. В известном тебе домике-прянике. В логове. Ты, между прочим, собирался оттуда Лизу забрать.

– Да, но я решил, что пусть хотя бы первый день суда пройдет.

Стул упал на пол, и стол чуть не опрокинулся – Муравьев резко поднялся во весь рост.

– Ты охуел, парень. День суда? Сегодня вечером меняют жерла на Комбинате.

– Сегодня? Как – сегодня? Я думал – послезавтра!

– Думал он.

– Во сколько?

– В пять вечера. Ладно. Иди к своему Пицетти, как задумывал. Время есть. Вот тебе мое пальто, иначе тебя не пустят. Потом заберешь Лизу и Чайковскую.

– А ты, Муравьев?

– А меня сейчас будут брать и скручивать кирасиры, судя по вон тому драндулету. Пришла пора объясниться с ними, наверное.

– Погоди, Муравьев! Что ты собираешься им сказать?

– Чтоб отстали. Никакой опасности я для них не представляю.

– Дылду не убедил?

– Дылда ничего не знает. Дылда не при чем. Она исполнитель.

– Ты с ума сошел. Муравьев, стой! Да не спеши же!

Муравьев подошел к вуатюру, припарковавшемуся временно у кафе – прямо к дверце водителя, и дверцу эту рывком распахнул. И сказал водителю:

– Где начальство?

Тут же и обнаружилось начальство, появившись справа, слева, и позади Муравьева. Им, судя по всему, выданы были суровые инструкции относительно Муравьева, и все их бдительное внимание сосредоточилось на нем. Они ждали жеста, движения – готовые броситься на арестанта скопом. Поэтому Леша Вяземский пристроил датчик под бампер громоздкому нашответу походя, легко, и даже поправил его там, под бампером, слегка развернул.