«У меня плохие предчувствия», – не сдавалась она.
«Молча, без шума поймаю парочку и всё», – меня уже было не остановить.
«Тогда обещай, что не будешь петь Богородице, чтоб она Путина прогнала!» – улыбнувшись, недоверчиво, но настойчиво сказала Ирка.
«Так и будет!» – то ли пообещал, что песен не будет, то ли принял на себя обязательство спеть. Затем я через вай-фай быстро скачал на телефон приложение, и минут через двадцать мы были на подходе к храму.
«На Крови» храм был назван потому, что на том месте была расстреляна семья царя Николая II. Тогда, сто лет назад, здесь был дом какого-то инженера. В советское время, чтобы навсегда стереть из памяти те события, дом снесли. А храм построили уже в начале нулевых, когда усиленно стали раскручивать образ царя. В Питере тоже такой храм есть, «Спас на Крови», но тот – на месте убийства Александра II. Там я ещё покемонов не ловил. Не знаю, но говорят, что питерский намного красивее нашего.
Я против насилия в любом виде. Тем более против убийств. Большевики, несомненно, полные отморозки и уроды, что расстреляли Николая и его семью. Особенно детей жалко. Но я и против обожествления царя лишь только по той причине, что он стал жертвой. Да, убили. Да, поступили жестоко. Надо было его судить. Думаю, большевикам очень был нужен такой суд, чтобы новая власть смогла предъявить обвинения царю за гибель сотен, тысяч, миллионов людей. Да вот хотя бы за события 1905 года.
Нам сейчас очень настойчиво рассказывают о событиях «Кровавого воскресенья», что, мол, виноват был поп-подстрекатель, вражеский шпион, который спровоцировал незаконное шествие рабочих к Зимнему. Может, оно так и было, может, и портреты императора с иконами народ не со своих стен снимал, а получил от организаторов несогласованной акции протеста, и поп тот наверняка на зарплате у немецкого кайзера сидел… Выдумать можно сейчас что угодно. Но разве всё это имеет значение для определения вины императора за расстрел мирного шествия? Ведь там шли не только измотанные тяжелым трудом рабочие. С ними были их уставшие жены и голодные дети! За что, блядь, их расстреляли?! Минимум двести человек! И в два раза больше покалечили! По этим, кстати, статистики вообще никакой. Кто их лечил-то потом, а? Сдохли наверняка. А мы теперь по царю панихиды поем. А о тех детках, бабах и мужиках хоть раз кто-то вспомнил? Хоть по кому свечку поставили? А может, храм какой где отстроили в память о них?
Когда РПЦ в 2000-м канонизировала царя, то сделала интересное заключение на предмет его вины в тех событиях:
Ну да, в чем его вина, если его даже в городе не было? Вонючие бородачи в рясах, видимо, нас за полных идиотов держат? Конечно, столетие спустя можно нафантазировать и предположить, что и связи-то никакой не было с Царским Селом, и расстояние в двадцать пять километров было возможно тогда преодолеть не меньше чем за три дня. Только, видимо, забыли попы, что между Петербургом и Царским Селом к тому времени уже как 80 лет ходили поезда и уже как 20 лет стабильно работала телефонная связь! Поэтому утверждать, что Николай
Может, то, что произошло двенадцать лет спустя уже с сами царем и его семьей, было возмездием? Торжеством справедливости? «Око за око», – так, кажется, в Библии говорится?
10. В тюрьме за ловлю покемонов?
Все православные храмы почему-то построены так, что, когда в них заходишь, нехотя подкашиваются коленки. Задираешь голову к своду, а там росписи со странными изображениями людей на иконах, вокруг богатое убранство, позолота, величественность. И от этой громоздкости и мнимой напыщенности почему-то становится одиноко. Мне могут возразить, что человек приходит в храм пообщаться с богом, поэтому такое состояние вполне объяснимо. Но, как я понимаю, любое общение наедине – процесс интимный. Для такого общения и обстановка нужна соответствующая. Более уютная, что ли. А тут за тобой из-за свечей и крестов со стен наблюдают десятки глаз. Да не просто смотрят, а как бы вопрошают: «С чем пожаловал? Свечку при входе купил? Чего стоишь глаза пялишь – согнись смиренно!»
Наш поход в Храм на Крови, откровенно говоря, мне показался немного унылым. Шуметь или мешать кому-то молиться я не собирался, да и акций самосожжения устраивать там не планировал. Внимание к себе я тоже старался не привлекать, поскольку процесс поимки покемонов требовал от меня некоторой сосредоточенности. Ирка ходила за мной и старательно снимала меня на видео. Я на свой телефон ловил покемонов, а Ирка ловила меня на свой. Народу было немного, службу никто не вел. Я поймал парочку покемонов и на этом свою миссию посчитал выполненной. В храме мы молчали и продолжали молчать ещё минут пять после того, как покинули его своды.
«Слышал, что в Питере один студент поймал покемона в синагоге. Евреи ему за это бутылку кошерного вина вручили», – прервал я молчание.
«Ты не боишься, что нас самих поймают?» – очень серьёзно спросила меня Ирка, как бы не услышав, о чем я только что сказал. Она остановилась, взяла меня за рукав, потом долго, пристально смотрела в глаза. Взгляд её бегал по моему лицу, она заметно волновалась и переживала.
«Но мы же не сделали ничего противозаконного! Походили с телефонами и всё! А о тебе вообще ни одна живая душа не узнает, если только, конечно, кто-нибудь с иконы не расскажет».
«У меня один знакомый есть, он в какой-то группе состоит, вроде
«Знаю я про этих блюстителей порядка! Они мне все комментарии засрали!» – ответил я.
«Ты ведь понимаешь, что это не просто