Сильными руками Грицько обхватил Таню, хотел поднять.

— Подожди, Грицько, — попросила Ксения. — Я не могу больше идти с вами.

— Я знаю. Иди, Ксения, — сказала Таня. — Я хорошо себя чувствую. Не беспокойся обо мне.

— Дедуся тебя не оставит. Он зиает хорошего врача А завтра я приду к тебе…

Ксения исчезла в темноте.

Партизан понес Таню. Шли они торопливо, молча. Где-то на другом конце города слышны были выстрелы, взрывы гранат.

Таня застонала.

— Стой, Грицько! — тихо сказал дед, и когда Грицько остановился, Морозенко спросил: — Боляче, голуба? — Затем он скинул с себя длинный кожух, расстелил его на земле, помог Грицько положить Таню, став на колени, нагнулся над девушкой. — Потерпы, серденько, трохы осталося йты нам. От скоро дийдемо до хутора. Внн тебе перевьяже. Вин хороший, наш дохтур. — Таня молчала. Дед припал ухом к ее груди и вскочил. — Горе таке! Беры, Грицько, за кожух та понесем…

…Во дворе дома, где жил профессор Виткович, девушку положили в сарае, на земле. Морозенко побежал в дом. Ему открыла прислуга, узнала его и впустила в прихожую.

— Як бы прохвессора побачыть? — задыхаясь, спросил дед.

В прихожую вошел взволнованный профессор.

— Вы ко мне? — спросил он, поправляя очки.

— Цэ я.

— А, старый знакомый! С чем пожаловали?

— Дило е.

— Какого-нибудь партизана принесли?

— Та вже ж…

— Где он?

— У вас тут никого нема чужих?

— Это неважно. У меня сидит мой коллега.