— …!!!
— …!!!
Оба утвердительно кивнули головой. Они поняли друг друга без слов, как давно знакомые соумышленники, и рассмеялись.
— Однако, это длительная и кропотливая режиссерская работа, — пошутил японец, оскаливаясь… Перед его глазами быстро промчались воспоминания прошлого: ревю, Эллен (где же она?), Джонс-обезьяна, потом травля и паспорт, его спасение и эстремадурские виноградники, трехлетняя непрерывная погоня за полуголодным циркачом, опасающимся электрического стула. Все это было еще понятно Боно Рито, но он чувствовал, что отныне какая-то новая, дьявольская сила связывала его с новыми знакомыми крепкими узами, отнюдь не дружбы, не взаимной симпатии или платонической любви — но чего-то более страшного, более сильнодейственного.
— Очень мило! Вы очень предупредительны, но…
— Мы хотели вам создать приятные и необходимые условия для работы.
— Итак! В чем же заключается эта таинственная работа?
Усевшись в мягкие кожаные кресла, они закурили ароматные сигары.
— Учтите, господин Боно Рито, что наш разговор и дело — являются государственной тайной…
— Понимаю и чувствую, что не простое меценатство побудило вас позвать меня сюда.
Посол утвердительно кивнул головой. Японец приготовился слушать.
— Нам знакомы ваши работы в области цирка. Вы смогли очаровать публику Нового Света модерной, художественной постановкой на тему «Эволюция человека». Вы непревзойденный режиссер цирка, но…
И Боно Рито уловил в голосе профессора еле заметную нотку тонкой иронии, не ускользнувшую от наблюдательного японца.
— Прошу вас, продолжайте милую беседу, — проговорил с оттенком сарказма гость.
— Но нас интересует другое! — тут лицо собеседника оживилось, стало решительным и даже вдохновенным. — Отбросим фразеологию — мы ведь деловые люди. Нам известно кое-что из вашей прежней деятельности в иной области… Кстати, можем вас порадовать новостью, что артист Эрик Джонс превратился в полуобезьяну! Он помещен в специальную клинику.
Лицо Боно Рито затряслось в припадке беззвучного смеха. Он не скрывал своей радости перед присутствующими.
Японец наслаждался; это были минуты наивысшего блаженства, награда за потерю любимой женщины, состояния…
Он ясно видит перед собой это жалкое, превращенное им в обезьянье, лицо артиста…
— Ваша жена находится на нашем попечении, но она безнадежно психически больна. Возможно, вы хотите ее видеть здесь?
— Нет, нет! — замахал руками Боно. Он не хочет больше знать изменившую ему женщину. Безжалостный пришелец с Дальнего Востока не знает сострадания, ему чуждо чувство жалости. О! Если его глубоко оскорбили, он умеет ненавидеть, как ни один европеец.