И вышел из комнаты, оставив нас сидеть с открытыми ртами.

– Знаете что, – задумчиво сказала Даша. – Что-то я вдруг по Дэну соскучилась. По-моему, он темнил не так сильно.

– Нич-ч-ч-чего не понимаю! – сказала Даша смешным мультяшным голосом, сделала из листа с записями самолетик и отправила его в полет по комнате.

После приезда на метеостанцию прошло уже две недели, а мы ни на йоту не продвинулись в понимании того, что нам нужно сделать. После общения с Лирой, которая очень подробно объясняла задания и всегда была готова помочь, вытащить хоть что-то полезное из Виксинтия было слишком сложно. Мы выяснили, что он знает тысячу и один способ не ответить на прямо заданный вопрос. Зато, если подловить его в благодушном состоянии духа, когда он сидел во дворе, глядя на горы, или прогуливался по берегу озера, или перебирал старые приборы в крошечном закутке-лаборатории, можно было узнать что-то полезное. Вещи, которые он говорил, казались абсолютно случайными. Но мы их запомнили накрепко, потому что у всех было чувство: это кирпичики, из которых в итоге можно выстроить понимание предмета.

Даше он сказал:

– То, что тебе кажется началом конца, было началом всего.

Лие заявил:

– Жаль, что ты не видела красный.

А мне:

– Повезло, что ты пыталась учить итальянский.

И действительно, пыталась на втором курсе обычного универа, но быстро забросила.

Обычно вне занятий Виксинтий был дружелюбным, ворчливым и заботливым и напоминал курочку-квочку, которая возится с неразумными цыплятами. Но когда начинал говорить этими самыми загадками, то смотрел в другую сторону и произносил слова чужим, серо-стальным голосом, не похожим на человеческий. В нем было гораздо больше шума ветра и звона топора по дереву, чем обычных звуков речи.

Пытаясь разгадать подсказки, мы принесли Виксинтию пачку сочинений в следующем духе: «Как я на паре итальянского влюбилась», «Как я начала учиться в академии», «Пятьдесят оттенков любимого красного» и так далее, и в том же стиле. Все они были отвергнуты. Преподаватель улыбался уголком губ, сокрушенно качал головой и возвращал записи обратно.

– Не в ту сторону смотрите, – говорил он.

Вот и сегодня. Не в ту. Неужели мы разучились думать? Ведь во время осенней практики подсказка нашлась с первого раза… Хотя там и времени на размышления было всего-то до вечера.

– Это все иллюзия безопасности, – сказала Лия. – Мы расслабились и потеряли хватку. Виксинтий сказал, что до весенних каникул с нами ничего не случится – вот все и превратились в безвольные оладики. Не хватает Дэна с метафорическим топором.

– Может, наоборот, хорошо, что над душой никто не стоит, – тут же отозвалась Даша. – Великое делание суеты не терпит. Мы же в себе не какую-то шестеренку должны подкрутить, точечно, а в целом поменяться. Любой духовной практике нужны отрешение и расслабление… Может, и хорошо, что нас тут попустило.

Или плохо.

Потому что тем же вечером Миша провалился под лед и чуть не утонул. Презрев запреты Виксинтия, они с Кириллом отправились на озеро и «слегка потеряли бдительность».

– А я ведь предупреждал, – проворчал Виксинтий, вытаскивая горе-водолаза на берег. Кирилл в одиночку сделать этого не сумел и где-то с полчаса просто держал друга за шиворот и орал, призывая помощь. В итоге сумел докричаться, но сорвал голос, замерз и теперь виновато шмыгал носом в ответ на нотации старика. – Расслабились. Забыли про дело. Дети-дети, когда ж вы взрослыми-то станете?