Кейт встала с дивана в тихой гостиной и принялась расхаживать по комнате, словно загнанная в клетку. Она прошлась до окна и обратно, а я смотрел и сожалел, что поставил ее в такое положение. Она еще и близко не подошла к тому, что мне нужно было узнать, но мне сейчас совсем не хотелось ее торопить.

Мне пришло в голову, какой прекрасной женой она, должно быть, была — наверняка была — женщина, немного напоминавшая мою мать (я не в первый раз подумал об этом) своей прямотой, организованностью, сдержанным гостеприимством, хотя ее отличало от моей матери отсутствие доброжелательной уверенности и ироничности. Или все чувство юмора, каким обладала Кейт, было стерто разлукой с мужем. Временным сбоем в счастливой жизни, как я надеялся. Я перевидал так много женщин, полностью выбитых из колеи разводом. И лишь немногие попадали под власть озлобления или даже психоза, особенно если развод был связан с прежними травмами или нарушал процессы, идущие в подсознании. А большинство женщин, как мне всегда думалось, оказывались замечательно сильными. Жизнь их, когда душевные раны затягивались, позже становилась глубже и богаче. Умница Кейт, в чьих гладких волосах сейчас играл свет из окна, найдет для себя что-то или кого-то получше, обретя спокойствие и мудрость.

Пока я об этом думал, она повернулась ко мне.

— Вы не верите, что все на самом деле было так плохо, — укоризненно сказала она.

Я поймал себя на том, что разинул рот от удивления.

— Не совсем так, — ответил я ей. — Хотя вы почти правы. Я уверен, что было плохо, но я как раз думал, какой сильной вы мне кажетесь.

— Так что, я справлюсь?

— Думаю, что так.

Она, казалось, готова была в чем-то меня упрекнуть, но сказала только:

— Ну, вы, вероятно, вели множество пациентов, так что вам лучше знать.

— Я никогда не считал, будто знаю что-то о людях наверняка, но я действительно видел разное.

Пациенту я бы в этом не признался. Она развернулась, свет упал на ее тонкие ключицы.

— И вы еще любите людей, доктор Марлоу, после стольких лет работы?

— А вы? Вы производите впечатление незаурядно наблюдательной женщины.

У нее, впервые при мне, вырвался смешок.

— Давайте не будем играть друг с другом. Я покажу вам кабинет Роберта.

Ее предложение удивило меня вдвойне: тем, что она была так откровенна со мной в своем горе, и тем, что у него был кабинет. Может быть, это была расширенная домашняя студия?

— В самом деле?

— Да, — сказала она. — Он довольно тесный, и я начала там уборку, потому что хотела пользоваться письменным столом, чтобы подписывать чеки и хранить свои бумаги. Мне еще предстоит уборка его студии.

В этом доме, где она жила с Робертом, у нее не было ни собственного кабинета, ни студии, а у него — и то, и другое. Роберт Оливер занимал много места в ее жизни — в буквальном смысле. Я надеялся, что она покажет мне и студию.