Я не пытался успокоить маму или рассказать ей, что на самом деле произошло. А она никогда не произнесла вслух того, что читалось в ее глазах: что она потеряла не того ребенка. Что на месте Энни должен был быть я. Мама притворялась до самой смерти, что любит меня.
А я притворялся, что не знаю, что это не так.
Я кашлянул. Моя голова кружилась от боровшихся в ней друг с другом мыслей.
– Ты хочешь, чтобы я тебя поблагодарил? – спросил я.
Хёрст покачал головой:
– Нет. Я хочу, чтобы ты взял все это, – он указал на лом и галстук, – и швырнул в реку Трент. А затем я хочу, чтобы ты убрался отсюда на хрен и никогда не возвращался.
Я ощутил тошноту. Такую, которую обычно ощущают проигравшие, когда видят карты противника и понимают, что облажались и что им конец. Ну, почти конец.
– Полиция будет задавать вопросы и тебе. О том, почему вы меня перенесли. И почему ты решил признаться в этом только сейчас. Фальсификация улик на месте ДТП. Это преступление.
Он кивнул.
– Но я был просто ребенком. Это была идея отца. А теперь я стал старше и мудрее, и это заставило меня переоценить случившееся. Я решил очистить свою совесть. Если придется, я навру с три короба. И мне поверят. Я – уважаемый человек в деревне. А ты? Только взгляни на себя. Отстранен от своей нынешней работы. Подозрение в краже в старой школе. Тебя сложно назвать образцовым гражданином.
Он был прав. К тому же что, если они начнут задавать еще больше вопросов? Опять осмотрят место происшествия? Поднимут отчет о ранах отца?
– Так что, – сказал Хёрст, – полагаю, мы оказались в ситуации, которую принято называть патовой.
Кивнув, я встал и, осторожно завернув лом и галстук, уложил их обратно в сумку. Выбора не было. Я достал телефон.
Хёрст удивленно посмотрел на меня:
– Ты все равно позвонишь в полицию?
– Нет.
Выбрав нужный номер из списка контактов, я поднес телефон к уху. Она ответила сразу:
– Привет, Джо.
– Тебе нужно с ним поговорить.
Я протянул трубку Хёрсту.