– Милости просим, дорогой тесть, – нисколько не пугался Литин, и Лоет закатывал глаз.

– Какое отвратительное слово – тесть, бр.

– Зато чей тесть, – многозначительно отвечал Альен, смеясь над ворчавшим и фыркавшим капитаном.

В таких беззлобных словесных дуэлях проходили дни, пока «Счастливчик» спешил в родной порт, чтобы снова застыть у причала воспоминанием о времени, наполненном приключениями, опасностями и искрящимся счастьем рождения первой, но большой и светлой любви… уже второй раз.

– Смотрите, уже видно биржу и ратушу! – воскликнула Тина, жадно вглядываясь в береговую линию.

А вскоре стали различимы мачты кораблей, покачивающихся у причала. Кайтенская гавань встречала моряков криком чаек, гулом человеческих голосов, плеском волн и пожелтевшими листьями на деревьях, росших в порту, – в Маранте осень давно сменила лето. На палубу вышел Лоет. Он шумно втянул носом воздух и с удовлетворением произнес:

– Дома. Наконец-то.

Тина горячо кивнула. Насколько сильно она соскучилась по родному городу, девушка поняла только в то мгновение, когда увидела марантийский берег и город-порт, стоявший на нем. Мадемуазель Лоет уткнулась лицом в грудь Альену, пряча непрошеные слезы. Он зарылся пальцами в волосы своей невесты, с жадностью рассматривая берег родного королевства. По дому соскучились все.

Только один человек сейчас был преисполнен сомнений и опасений, несмотря на обещания капитана Лоета. Верта сидел на бухте свернутого каната и протяжно вздыхал, глядя на приближение родного берега. Смерть от пули пирата казалась ему недурным концом, но умереть мужчине не позволили. И когда, очнувшись на борту брига, капитан «Алиани» осознал, что его злоключения еще не закончены, пожилой горастанец, вечно говоривший загадками, изрек, вглядываясь в глаза Верта:

– Конец одного пути – всего лишь начало другого.

Верта пытался понять, о чем говорил лекарь, и даже спросил его, когда впервые вышел на палубу после того, как смог подняться с койки. Бонг лишь улыбнулся и указал взглядом на Лоета, оравшего на кого-то из матросов:

– Такой голос услышат даже в столице Маранты.

Потом Верта разговаривал с Лоетом, и, когда признался одноглазому капитану, что преисполнен дурных предчувствий, тот фыркнул:

– Кому делать нечего, тот забивает голову всякой дрянью. Ты спас мою дочь, когда кинулся в ноги рыжему ублюдку, потом закрыл собой мой зад; неужели думаешь, что Вэйлр Лоет не умеет отдавать долги?

– Бросьте, Вэй, – вздохнул Верта. – Ни судовладелец, которому принадлежала шхуна, ни суд не примут в расчет этих обстоятельств Что уж говорить о моей совести? Столько людей…

– Со своей совестью ты будешь договариваться сам, – усмехнулся Лоет, – а с остальными перемолвлюсь словечком. Есть у меня одно корыто, которое я хочу заменить на новое. Отдам его твоему судовладельцу вместе с капитаном, давно бесит. А вот на новое мне толковый человек нужен. – Верта изумленно взглянул на Вэя, и тот пожал плечами: – А что? В деле ты себя показал – отчаянный малый. В море давно, управляться с командой можешь. Но больше никаких авантюр, драть буду нещадно.

– А суд?.. – сипло спросил второй капитан.

– Блеск золота ослепит любого судью, – отмахнулся Лоет. – Да и не будет суда. – И, понизив голос, подался к Верта: – У меня такие связи при королевском дворе…

О родне бывшего пирата капитан «Алиани» ничего не знал, а Вэйлр, с иронией во взгляде наблюдавший за собеседником, просвещать его не стал.

– А родные погибших?..