— Ты с нами шутки не шути! — угрожающе прошипел штабист, и его изуродованная шрамом щека нервно задергалась. — Мы шуток не понимаем!
— Тогда разбудите Петренко. Может быть. он... поймет?..
Видимо, совет возымел действие, ибо все двадцать солдат побежали к своему штабу, увлекаемые экспансивным командиром. Несколько минут было выиграно...
Пока Синюков выяснял отношения с петренковским уполномоченным, Левченко сбегал к дежурному по станции, чтобы получить от него разрешение на выезд, но вернулся ни с чем: дежурный, должно быть, предупрежденный отрядом, заупрямился и жезла не дал.
«Что ж, придется ехать без путевки», — решил Синюков. И вовремя. По путям бежал петренковский штабист с выросшим вдвое против прежнего отрядом солдат, которые размахивали карабинами и орали:
— Братва, в ружье!
Заскочив в кабину машиниста, Синюков крикнул:
— Трогай!
Машинист понимающе кивнул. Бронепоезд рванул с места и, набирая скорость, выехал из опасной зоны.
8
В эту ночь Яков Ерман не уходил из Совета. До полуночи он шагал по погруженному в полумрак кабинету, освещенному крохотной настольной лампой, и напряженно прислушивался. Временами ему чудились далеко за рекой Царицей пулеметные очереди. Он с надеждой посматривал на телефонный аппарат, ожидая тревожного звонка. Но звонка не было.
Город спал спокойно.
После полуночи, приткнувшись на диване, забылся и Яков Ерман.
...В 8 часов утра председателя исполкома разбудил легкий толчок в плечо. Он открыл глаза.
Павел Алексеевич смотрел на Ермана воспаленными после бессонной ночи глазами и широко улыбался.
Ерман сел.
— Ну, как?
— Все в порядке, товарищ Ерман.
Синюков присел на диван рядом и рассказал, как прошла ночная операция.
...Всего, таким образом, захвачено: русских карабинов — вагон, пулеметов «максим» и «кольта» — свыше шестидесяти, кроме того, шесть орудий, патроны, снаряды, гранаты, лошади, фаэтоны, два вагона обмундирования и столько же всякого награбленного барахла — ковров, перин, одеял, самоваров.