5

...Один за другим следуют через Царицын воинские эшелоны, везут солдат с Турецкого фронта; прибывают с Дона так называемые «украинские полки». Штаб обороны отдает строжайший приказ разоружать все подразделения, проходящие через город в тыл.

Ежедневно на железнодорожных путях Царицына скопляется два, три, а то и четыре эшелона, а в эшелоне — по 1500 солдат и у каждого по две-три винтовки, да еще орудия, пулеметы... И просто так их не сломить.

В первый день они слушать даже не хотят о сдаче оружия: посылают представителей Совета к «чертовой бабушке», грозят разнести город. На следующий — устав от проклятий, которыми никак не проймешь «упрямцев» из Царицына, окруживших эшелон, с болью в сердце соглашаются передать орудия, пулеметы и... лишние винтовки. И только на третий день обычно достигается договоренность по всем пунктам: хочешь не хочешь, а приходится подчиняться Совету: сила!

...Как-то майским вечером в штабе 1-го революционного батальона тревожно заверещал телефон. В трубке — требовательный голос Якова Ермана: на станции Ельшанка скопились какие-то путешествующие отряды, именуют себя анархистами, а смахивают на бандитов. Любой ценой надо разоружить их. Вооружение у них — восемь орудий на 800 человек. Так что осторожность и решительность — прежде всего, учитывая, что по пути в Ельшанку, на станции Владикавказская, расположился отряд Петренко, который пока явно выжидает, но доверять ему, разумеется, никак нельзя. Поэтому необходимо заключить с ним временный альянс, заручиться его нейтралитетом. План операции держать в секрете...

Павел Синюков медленно опускает трубку на рычаг. Рассеянно поглядывает на шахматную партию, прерванную телефонным звонком. Его противник Левченко, догадавшись о нежданном спасении, облегченно вздыхает: шансов избежать поражения, можно сказать, не было. Еще каких-нибудь три-четыре хода... Но что поделаешь! Приходится обдумывать иного рода ходы!

И Синюков не впервой уже ловит себя на мысли, что в жизни, как в шахматной игре, и даже чаще, чем в шахматной игре, все зависит от детально продуманного плана, а один неверный шаг, как правило, приводит к непоправимым последствиям... Впрочем, начало «комбинации» по разоружению анархистов Яков уже подсказал — это визит «с добрыми намерениями» в стан Петренко.

Синюков знает, что полк Петренко представляет не меньшую опасность, чем сравнительно немногочисленная банда ельшанских анархистов. Во всяком случае, есть прямая связь между прибытием этого полка и оживлением в городе потайных кабачков. В милицейские участки не успевают приволакивать пьяных и буйствующих молодчиков, которые, словно пароль, называют имя своего командира...

Насчет таких разложившихся, деморализованных воинских частей есть специальный декрет Совнаркома: они подлежат немедленному разоружению. Представители штаба обороны уже вели с Петренко об этом переговоры. Но он пока отделывается обещаниями, а с оружием не расстается. Хитрая бестия!

Числится за Петренко и другой грех. Отступая от Ростова, он прихватил с собой кассу 1-го южного флота, что-то около полумиллиона рублей, не считая ценностей, награбленных на украинской земле. Царицынский Совет обязал его сдать все ценности в городской банк. Но Петренко тянет время, выжидает. Чего ради, спрашивается? Ну что ж, встретимся — поглядим...

...В три часа ночи на подходе к станции Владикавказская тихо остановился бронепоезд. Впереди у него лишь неприметная платформа с замаскированным орудием да крытый вагон с шестьюдесятью бойцами революционного батальона.

Через несколько минут Синюков уже предъявлял часовому документы, требуя встречи с Петренко, почти уверенный, что тот примет его не раньше завтрашнего утра. Но, по причине затянувшейся карточной игры со штабными командирами, Петренко, — как раз кстати, — еще не ложился спать.

Синюков представлял себе его эдаким обрюзгшим, хмурым атаманом и совсем не ожидал, что им окажется белобрысый крепыш, очень обыкновенный, среднего роста, плотный, с серыми помутневшими — от ночного бдения за штофом водки — глазами.

Настроен был Петренко весьма доброжелательно: весь вечер чертовски везло в картах. К тому же Синюков показался ему довольно симпатичным малым.

Отпустив командиров, он усадил гостя за круглый потрескавшийся лакированный столик и без околичностей предложил выпить «заради знакомства» на брудершафт. Разыгрывая из себя рубаху-парня, Синюков весело согласился, прикидывая, с какого боку начать важный разговор.

— Я человек простой, открытый, — с каким-то одесским акцентом, растягивая слова, говорил между тем Петренко. — Всякие там мухли-вухли мне ни к чему! Я чо добиваюсь? Свободы для честных тружеников! Мы — дети революционной бури и заради «свободы готовы на жизнь и смерть! Но только, душенька, чо мы требуем? Хороших обхожде-ни-ев. Не давите в нас человеков. Это ж не хорошо. Насилие над личностью прозывается!.. Да! — здесь он сделал паузу и вдруг выпалил: — Выпьем за свободу личности!

Синюков попробовал было отказаться, но поборник «свободы личности» буквально прижал его к стенке.