– Знакомство с родителями? – ахнула Маша и тут же принялась переворачивать гардеробные залежи, выбирая платье для такого важного мероприятия.

Он наблюдал за тем, как она без конца примеряет платья, демонстрирует ему, выходя в гостиную на высоких шпильках, и внутри у него все содрогалось от отвращения и ужаса.

Нет, в его душе не было отвращения к Маше. Было отвращение к той чудовищной истории, в которую она попала из-за него.

Ведь это случилось только из-за него, да! Из-за того, что он Филиченков! Из-за этого им поменяли место, когда они приехали в «Загородную Станицу». Из-за этого их поместили, накрыв им роскошный стол, в дальнем корпусе, на отшибе, где не слонялся праздный люд. И можно было пригласить профессиональных фотографов, сотворивших мерзость. Из-за этого его вызвал к себе хозяин «Станицы» и продержал у себя час, предаваясь воспоминаниям. Володю просто нужно было убрать оттуда, чтобы дать время сотворить такое с Машей.

В шампанском что-то было. Это он заподозрил еще во время воскресного обеда, когда Машу неожиданно с двух бокалов жутко развезло. Но тогда он подумал, что алкоголь контрафактный. Теперь же он твердо знал, что в шампанском было снотворное. Или еще какая-то дрянь, подавляющая волю. И пока он говорил с хозяином заведения, с его Машей делали все, что хотели. Ее – бесчувственную – не насиловали, нет. Ее унижали, ее прекрасное тело растаптывали, они превращали ее тело в грязь…

Это было мерзко, страшно, отвратительно. Его душили слезы, стоило вспомнить, как он поддерживал светский разговор, в то время когда с ней творили это.

Только он был во всем виноват, только он!

Володя повернулся, глянул на спящую девушку. Она была прекрасна. Нежна, чиста и прекрасна. Он не позволит никому осквернить их отношения! Он защитит ее от зла. Он сможет. И встанет на пути любого гада, даже если им окажется… его покойный отец.

Осторожно поднявшись, Володя, не включая света, ощупью прошел на кухню. Встал у окна, глянул во двор. Никого. Пустая детская площадка, безлюдная автостоянка, темным пятном выделялся сквер, где недавно погиб мужчина, сорвавшись в овраг. Кажется, он побежал за своей собакой. Что-то такое говорила Маша. Его лично это не затронуло. Чужая жизнь, чужая смерть. Было все равно…

На улице морозило, и воскресный мокрый снег никуда не делся. Он спекся плотной коркой, отвратительно хрустевшей под ногами.

Володя приоткрыл форточку, плотнее прильнул к окну. Звук чьих-то шагов вдруг послышался со стороны сквера. Точно, он не ошибся. От темного пятна, которым казался сквер на фоне припорошенной снегом земли, отделилось пятно поменьше. Оно колыхалось, двигалось и вскоре приобрело очертания человеческой фигуры, одетой во все черное. Черные штаны, черная куртка, черная шапка. Безликая черная человеческая тень. Что она делает в три часа ночи в их дворе? Почему идет со стороны сквера? И почему, черт побери, подходит к его машине?

Человек, за которым наблюдал Володя, остановился возле его машины. Порылся за пазухой, достал что-то и сунул под «дворник» на его ветровом стекле.

Господи!

Ему хотелось заорать, окликнуть, заругаться громко-громко, чтобы спугнуть мерзавца, и он даже открыл рот, но не смог. И не потому, что побоялся напугать спящую Машу. Ей ведь потом пришлось бы что-то объяснять и про человека, и про конверт…

У него ничего не вышло по другой причине. Слова, крик – все завязло где-то внутри, прилипло к вспухшей гортани, осело на ноющих гландах. Так, наверное, испускают дух, когда умирают?! Таким, наверное, сипом выходит то последнее слово, которое умирающий считает самым главным, самым важным для себя.

– Па-а-па-а… – еле протиснулось сквозь опухшее Володино горло, и тут же догнал вопрос: – Ты-ы-ы-ы?

Он на мгновение закрыл глаза, подышал, чтобы не свалиться замертво прямо под окном на Машиной кухне. Когда снова обрел способность видеть и соображать, человека на улице уже не было. Но он ему точно не привиделся! Он все еще слышал хрустящий звук его шагов! И чертов конверт торчал из-под «дворника»! И…

И если он сейчас не спустится на улицу и не уничтожит этот конверт, то тот может попасть в чужие руки и тогда беда. Тогда кто-то узнает о его страшной мерзкой тайне. И узнает Маша, что стала пешкой в чьей-то страшной, гадкой игре. И тогда…

Что будет с ней, если она узнает, Володя даже не мог себе представить. Ему все время мерещилась заполненная до краев ванна, в ней Маша с бледным лицом, с закрытыми глазами, и запястья ее аккуратно перерезаны, и с них в воду натекло так много крови, что вода стала бурого цвета. Такого темного непроницаемого бурого цвета, что не видно Машиного тела. Только голову и перерезанные в запястьях руки.

Ноги не слушались, когда он спускался вниз по лестнице, надев спортивные штаны и куртку прямо на голое тело. Выбежал из подъезда, так же бегом домчался до своей машины, выдернул конверт из-под «дворника», надорвал край, сунул туда руку и едва не застонал вслух.