– Па, чего ты копаешься? – Ее заплаканные глазищи подозрительно прищурились, она фыркнула, как маленький котенок. – Чего время тянешь, па? Что-то не так с этой тачкой, да?

– Вот ведь! – делано хохотнул Жэка, возвращаясь к ней на продавленную софу с бумажкой, которую ему вручили ребята в отделе. – Настоящая дочь опера! Горжусь тобой!

– И что за тачка? – Лера выхватила из его рук бумажку, прочитала вслух. – Гришин Иван Сергеевич. Улица Заозерская, дом четырнадцать. Квартиры нет, значит…

– Значит, живет наш Гришин в особняке двухэтажном, а может, и трех… – пояснил нехотя Жэка, отбирая у дочки записку.

И тут же подумал, что лучше бы он эту записку сжевал при получении и прочтении. Вон как глазенки мгновенно загорелись у чада. Не ровен час сама туда полезет – в это логово растления.

– То есть, пап? Ты хочешь этим сказать, что он богат?

– Почему хочу? Я и говорю. Гришин этот богатый мерзавец, сколотивший себе состояние в девяностых еще и приумноживший его в энное количество раз.

– Не понятно… – Доча задумчиво покусала нижнюю губу. – Он что же, сам Лаврова по голове огрел? Но зачем?! Что он ему сделал? Или не сделал? Когда-то давно? А, пап? И теперь это мелкое сведение счетов? Лавров теперь не работает в полиции и можно оторваться и…

– Лера, дочка, остановись. – Жэка поморщился.

Ему отчаянно хотелось курить. И не сиди напротив него Лерка, он давно бы уже засмолил сигарету, роняя пепел на свитер и протертый до дыр ковер. И даже не удосужился бы форточки открыть, потому что запах курева ему не мешал. Как раз напротив. Он ему нравился, он делал привычной и обжитой для него любую территорию. Это была его вторая шкура, в которой ему было комфортно жить.

И за это тоже его ненавидела его бывшая жена.

– Пап, ну что? Что?! – трясла его Лера за рукав. – Что ты о нем знаешь, об этом Гришине?! Что ему сделал Саня?

– Ох-ох-ох… Лера, Лера…

Жэка провел ладонью по морщинистому лицу землистого цвета. Цвет его лица, со слов опять же его бывшей, предрекал ему скорую кончину, н-да. Он свидетельствовал о букете болезней. О том, что легкие его давно сгнили. А сердцу осталось стукнуть пару раз. И если он не бросит курить, то протянет он от силы полгода.

Это она так лет пять назад орала, завершая скандал таким вот предсказанием. А он ничего, живет пока.

– Лера, мы все что-нибудь кому-нибудь да сделали. Кого посадили, у кого родню потрепали. Работа у нас такая, понимаешь. – Он погладил темные волосы дочки, прижал к плечу ее безрассудную головку, поцеловал в макушку. – Саня был одним из нас. И дело Филиченкова его лично зацепило. Виталика, его напарника, подстрелили. Вот и…

– А при чем тут Филиченков? Мы же говорим о Гришине, пап!

– Гришин когда-то был доверенным лицом Филиченкова. Официально это выставлялось так, будто они дружили. Но какая дружба между волками? – Жэка потер обросший за день подбородок, тревожно глянул на дочку. – Даже и не думай!

– Что? – скорчила она невинную мордаху.

– Даже и не думай туда соваться, Лера! – Голос Заломова сделался страшно неприятным. – Одна не смей! Этот коротконогий толстяк с улыбкой добряка очень, очень, очень опасен. Тогда, давно, когда Лавров с Сухаревым попали в засаду, кто-то позвонил под утро в отдел и сообщил о крупной сделке, которая в настоящий момент совершается по одному адресу. Ребята не особо поверили, но поехали проверить. И… и Виталик погиб. И Сани бы не стало, не позвони снова тот доброжелатель и не сообщи, что по тому же адресу слышна стрельба.