Мы с Карен встретились в 1966 году в Лондонской школе экономики, где мы оба заканчивали курс социологии. Это было прекрасное время. Молодежь была полна энтузиазма и желания изменить мир самым решительным образом. В те годы даже шахматные кружки называли себя «марксистскими». Лондонская школа экономики стала марксистской (не по названию, а по духу) в шестьдесят седьмом. В мае шестьдесят восьмого мы с Карен отправились в Париж, чувствуя себя совершенно счастливыми. Мы по-настоящему участвовали. Soyez raisonable, demandez l"impossible.[52] А когда мы вернулись, колледж Хорнси тоже стал марксистско-ленинским – там была объявлена «анархия». Английская молодежь присоединилась к Социалистическому интернационалу. В воздухе запахло революцией, и мы готовы были сделать все, чтобы она свершилась. Герберт Маркузе как-то сказал, что продукт собственного труда сделал рабочих инертными и равнодушными, следовательно, революция начнется вне рамок этого общественного класса. И начать ее должны были мы – студенты, хиппи, прочие маргиналы.

Вторая, октябрьская демонстрация молодежи перед американским посольством на Гросвенор-сквер могла стать началом новой эпохи. Формально она была организована как митинг протеста против войны во Вьетнаме, но мы были уверены, что эта массовая демонстрация станет той искрой, из которой возгорится революционное пламя. Мы готовы были превратить улицы Лондона в арену борьбы, но случилось иначе. После короткой схватки полиция взяла события под свой контроль. Уже к вечеру мы все разбрелись по домам зализывать полученные раны.

В конце года прошла Национальная конференция по девиантному поведению. Именно тогда нам пришло в головы, что внедрение радикальных идей в чистую науку может оказаться более перспективным, чем считалось когда-то. И когда в январе 1969 года наша попытка снова превратить Лондонскую школу экономики в центр распространения марксистских идей провалилась, мы решили целиком сосредоточиться на нашей исследовательской работе.

Я получил степень бакалавра с отличием и подал заявление в аспирантуру на отделение криминологии Лидского университета. Карен удостоилась степени бакалавра с отличием первого класса по двум дисциплинам и решила заняться социальной работой. Вот почему мы оба отправились на север страны: в те времена подобное решение имело скорее политический, чем практический характер. Достаточно сказать, что жили мы в большой коммуне в Чепелтауне вместе с несколькими членами Агитпроповской театральной группы, приехавшими туда из Лондона почти в одно время с нами.

Но вот бурные шестидесятые подошли к концу. Наступивший затем период принес нам глубокое разочарование. Это было время реакции, время закручивания гаек. К власти снова пришли тори – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Чтобы уцелеть, нам, молодым ниспровергателям основ, необходимо было перегруппироваться. Карен полностью сконцентрировалась на социальной работе и примкнула к движению феминисток. Я сосредоточился на социологии девиантного поведения и теории сопротивления индивида диктату общества, но теперь эти вопросы волновали меня куда меньше, чем когда-то. Мой интерес к ним снова пробудился, только когда я узнал о проекте обучения заключенных в тюрьме Лонг-Марш. Практическая работа… Это было как раз то, что мне нужно.