Общения с Ксенофонтовым не избежать, но встречаться на вокзале не стоит. Пусть тетя Света для возможных наблюдателей остается пока неизвестной. О ней, вероятно, еще не знают. Хотя если контролируют переписку нашей семьи, то это уже бесполезно. Вспоминаю о предупреждении Владимира Николаевича об оперативнике в штатском. С этим П. П. можно встретиться по указанному в телеграмме адресу.
Про Эдика молчать до конца. С ним встретиться и переговорить надо будет до встречи с Ксенофонтовым.
«В своей стране готовлюсь жить, как среди врагов!» — ловлю себя на мысли. Но жизнь моих близких и моя, а также будущее страны того стоит. Для чего, если не для этого я получил бонус от неизвестно кого?
С завтрашнего дня необходимо снова садиться (ложиться) за газеты и слушать «голоса». Надо извлекать из памяти сведения о ближайших событиях в стране и мире для доказательства своих возможностей. Только не оказалось бы поздно. Вон Мазуров и Машеров вскоре должны умереть или погибнуть. А могли бы стать союзниками Романова, как и Кулаков. Так или иначе, тому придется создавать свою группу поддержки и искать союзников. Одному ничего не сделать против лобби консервативных старцев и соперников в Политбюро.
С утра начинаю готовить посылки для Татьяны из комсомольского лагеря. Помню, что в Советское время посылки отправляют в фанерных ящиках или в светлых плотных мешках, которые надо самому зашивать и надписывать. Оценивая объем купленных вещей, решаю, что придется готовить два мешка. Уговариваю бабушку сшить мне мешки для вещей. Видя, что она что-то бормоча под нос, ищет очки, подсовываю ей две кучки свертков и сваливаю в сарай с гитарой и песенной тетрадью.
До сих пор чувствую себя виноватым, за то, что тогда в лагере поставил девчонку в неловкое положение. Хотя она признала свою вину, но я понимаю, что сделано это было из великодушия ко мне. «Дурень самоуверенный!» — в очередной раз ругаю себя. Всегда надо думать, что делаю, иначе таких случаев, за которые придется стыдиться всю жизнь, будет много.
В сарае пытаюсь придумать рифмы и куплеты к «Летней поре», но мысленно все время возвращаюсь к Ленинграду, Романову и связанными с этим проблемами. Кое-как вымучил два куплета. Сам недоволен — придется сидеть дополнительно. Нет сегодня вдохновения.
Через час надписываю на мешках адреса Татьяны и свой и тащу их в поселковое почтовое отделение. Хорошо, что оно находится недалеко — на первом этаже Желтого дома.
На почте посетителей не много, но почти все старухи. Подозреваю, что мой «квест» может затянуться. «Чего этим „перечницам“ дома не сидится?» — мысленно возмущаюсь. Скучно сидеть им дома, вот и ищут развлечений в общественных местах.
Неожиданно мне на помощь пришла сотрудница почтового отделения:
— Что тебе Сережа? Посылки хочешь отправить? Подходи сюда, — показывает на металлические весы в углу, встроенные в стеллаж.
Киваю, благодарю с облегчением, и всматриваюсь в незнакомую женщину, пытаясь угадать — откуда она меня знает.
— Я мама Гали Коншиной из твоего класса, — поясняет она.
— Спасибо. Очень приятно, — еще раз благодарю спасительницу.
Взвешивая мои посылки и ляпая их вязкими кляксами расплавленного сургуча, она весело обращается к своим коллегам:
— Девочки, познакомьтесь с одноклассником моей Галины. Это Сережа Соловьев. Он придумывает танцы и сочиняет песни. Помните песни, которые он пел на концертах, и звучали по радио «В рабочий полдень».
В помещении наступила тишина, и все уставились на меня. Даже почтальонши высыпали из какого-то помещения. Чувствую себя какой-то диковинкой и готов провалиться от такого внимания. Не всегда оказывается, что популярность приятна. А женщина продолжает:
— Помните песни о дальнобойщике и «так хочется» жить? Это он придумал.
Женщины с энтузиазмом начали обсуждать ставшие популярными песни. Отметил, что к счастью на авторство прозвучавших по радио песен никто не обратил внимание. Рассчитавшись и забрав квитанцию, быстро свалил с почты, от повышенного внимания.
По дороге к дому повстречал бараковскую достопримечательность — Шишка. Даже не знаю его настоящего имени. Все взрослые и дети звали его Шишок. Мужики относились к нему снисходительно и покровительственно. Глядя на них и пацаны не воспринимали его серьезно. Маленького роста, ниже меня на голову. Щуплый. Всегда неряшливо одетый, зачастую в телогрейку или в рабочую спецовку. По морщинистому лицу с вмятой переносицей и рваной губой ему можно было дать лет шестьдесят, но вероятно было меньше. Все знали, что большую часть жизни он провел по тюрьмам и лагерям, и судьба его потрепала изрядно. Женщины его жалели и иногда подкармливали. Места работ тот менял часто и, похоже, побывал на всех городских предприятиях. Ничего криминального я в его поведении не замечал и считал, что и на «зоне» он не пользовался авторитетом, пока не увидел его без рубашки. Оказалось, что он полностью синий от татуировок. Пустого места не было. На спине были наколоты даже купола. Пьяненький, он часто подсаживался к ребятам, пытаясь поделиться пережитым, дать советы по жизни и поведению в местах заключения. Никто не воспринимал его всерьез, и зачастую просто подшучивали. Иногда «накатывали» стакан.