– Это малина, шиповник и апельсин. Поставили на все вкусы. Если позволите, я выпью шиповника. Жан-Поль наполнил бокал, протянул своей соседке и только тогда отважился посмотреть на нее в упор. Секундная вспышка магния – и сердце бухнуло, обрываясь. Жан-Поль провел рукой по лбу, будто стряхивая наваждение и попытался пошутить:

– Говорят, что даже вблизи медицинских учреждений вполне здоровый человек начинает чувствовать недомогание.

– А мне сегодня напротив, значительно лучше. Я даже хочу поплавать. Да, да, Артур, не возражайте. Это же не океан, а простое корыто с подогретой водой. Я уверена, профессор будет только рад. Жан-Поль, а ты научился лежать на воде? – она прищурилась.

– Неужели ты помнишь? И лягушку, которую засунула мне за шиворот? обрадовался Жан-Поль.

– Конечно, помню, мне было лет семь, а тебе, выходит, восемь. Ты был такой серьезный-серьезный, с сачком и какими-то учеными книжками… Чудесный персонаж для розыгрышей! Лягушку ты здорово испугался – холодная скользкая тварь за спиной! Я еще крикнула "змея". Но ты не заплакал и даже не пожаловался родителям. – Тони не без аппетита расправлялась с яйцом и тостами.

– Пожаловался. Вернее, рассказал в тот же вечер матери, откуда у меня царапинки под лопаткой. Но взял с нее слово молчать… А лежать на воде я так и не научился, – со вздохом признался Жан-Поль, пряча румянец под упавшей на лицо длинной прядью. -Ну тогда сегодня у тебя – последний шанс! Давайте живее – через пять минут я жду у бассейна, – скомандовала Тони мужчинам и удалилась, ловко крутанув под их взглядами обтянутым белыми шортами крепеньким задом.

Они пол дня провели вместе, а вечером Динстлер долго занимался с пациенткой в своем кабинете, откуда Тони выпорхнула очень оживленной:

– Все! Профессор обещал выпустить меня через пять дней!

– А я уезжаю завтра утром, хотя еще не получил от дяди Йохи соответствующих напутствий…

До вечера они плескались в бассейне, бродили по окрестностям, загорали на лужайке, золотой от густого ковра едва зацветшего желтого клевера, почти не замечая деликатного присутствия Шнайдера, маячившего на приличном отдалении. Он находил благовидный предлог для отстраненности, не упуская из виду своей подопечной. Молодежь вела себя так, будто не прошло десятилетия и они по-прежнему затевали детскую возню в воде, болтали о пустяках, пинали в траве мяч и Жан-Поль ловил какого-то паучка на передергивающейся от омерзения спине Антонии. Артур впервые видел властную и взрослую не по годам мисс Браун в столь ребячливом расположении духа и тайно возликовал: может быть кризис и в самомом деле миновал, оставив позади опасные увлечения?

Жан-Поль вообще плохо соображал о чем он говорит, что и как он делает. Он целиком был поглощен Тони. Лишь победные трубы ревели во всю мощь: "Она, в самом деле – Она!"

Всем своим существом Жан-Поль ощущал значительность своего открытия: в его личной вселенной, имевшей уже достаточно прочную структуру идей и ценностей, появилась новая звезда, меняя всю систему мироздания. Теперь уже нельзя было жить, не учитывая ее присутствия. Но как, что и зачем она меняла?

Вечером приглашенный в кабинет Динстлера для беседы Жан Поль чувствовал себя неуверенно. Его научное увлечение, завла– девшее им целиком в последние годы, не отменялось, но что-то изменилось в нравственной и эмоциональной подкладке, вдохновлявшей юношу, что-то сместилось, озаряя его цель новым смыслом.

Пытливая и романтическая душа юного естествоиспытателя не могла не увлечься самыми передовыми идеями, открывавшими фантастическую перспективу. Направление генной инженерии вызывало горячие дискуссии в научном мире. Но даже самые осторожные скептики, все же соглашались, что именно в этой области могут произойти главные открытия XXI века, когда человек научится управлять живой материей столь же успешно, как сегодня управляет неживой.

Жан-Поль, излагая историю вопроса, все более вдохновлялся перспективой "моделирования" живых организмов.

– Пока исследования идут на уровне простейших вирусов. Но кто-то же пробьется, я уверен. Кому-то удастся сделать решительный шаг, – горячо защищал он свою позицию, заметив некоторую холодность Йохима.

Они сидели на балконе, отбиваясь от рассвирепевших комаров

– утомленный тяжелым днем профессор и одержимый своими идеями юноша.

– Начни с того, что переделай этих кровососущих упырей в безвредных нектаролюбивых, пестрокрылых насекомых, – шутливо предложил Йохим, расплющив клюквенным пятном очередного злодея. – Я, конечно же, сознательно виляю. Ухожу от ответственности, мальчик. Если честно – здесь скорее зависть, чем скептицизм. Чему бы ни учили меня прожитые годы – я за безрассудство, бесстрашие и упорство… – Йохим задумался, припоминая один весьма знаменательный эпизод и соображал, как поделикатнее изложить его парню. Года два назад на одном из престижных мировых симпозиумов по теме "Преображенный мир", Динстлер встретил в кулуарах того, кого не мог не узнать, какую бы фамилию он не носил и какой бы густой растительностью не прикрывал свое насмешливое лицо. Лицо добродушного, уверенного в себе Динстлера. "Дублер" Пигмалиона, "вылепленный" им собственноручно из симпатяги Ивана – дубликат нелепого Йохи, сделал отличную научную карьеру. Его исследования тончайшей структуры генетического аппарата были удостоены Нобелевской премии. Он руководил большой лабораторией, идущей в авангарде современной генетики. Доклад ученого произвел сенсацию на конференции. Удрав с официального приема, двойники укрылись в маленьком пустом кафе и бывший Иван рассказал Динстлеру еще многое такое, от чего душа Пигмалиона заныла хорошей, жадной к делу завистью. И только глухое сомнение в правильности собственного пути отравляло его бескорыстную радость.

– Ты, Иван Бог, а я всего лишь ремесленник – кустарь-одиночка, подвел Йохим итог своим тяжелым признаниям. – Я даже не знаю, что станет с тобой через пару лет, господин величайший ученый. А теперь буду тащить ответственность и за твою физиономию, и за твою науку, – горько усмехнулся он, рассматривая под густой черной бородой Ивана результат своей деятельности.