Жан-Поль валялся в траве, дожевывая яблоко, подставив солнцу по-зимнему бледную кожу и наблюдая за ходом стайки пухленьких мелких облаков. Потом, разомлев от жары, он быстро зашагал к бассейну, стараясь не растерять жажду прохлады. Швырнул в плетеное кресло полотенце, вдохнул с присвистом и с бортика плюхнулся в голубую прозрачную воду. Он плавал, подныривал, отфыркиваясь как морской котик, попробовал стиль "дельфин", который никогда не осмелился бы продемонстрировать на людях и полностью довольный собой и жизнью выбрался на песок. Попрыгал на одной ноге с заткнутым в ухо пальцем, затем на другой, чтобы освободиться от попавшей внутрь воды, Жан-Поль осмотрелся, ища полотенце, и остолбенел: в тени большого куста цветущего шиповника на распластанном шезлонге лежала девушка, бессильно раскинув касавшиеся травы руки. Она, кажется, спала, не замечая парня и он тихонько двинулся к брошенному полотенцу.
– Привет! – прозвучало ему в спину. – Я тебя узнала. Конечно, потому, что профессор Динстлер предупредил. Хотя я представляла младшего Дюваля совсем по-другому, – девушка села, тяжело откинув голову. Густые черные кудри покрывали ее спину и грудь "пышным плащом". "Пышным плащом" затертый штамп старомодных литераторов. Но оказывается – вовсе не преувеличение! – подумал Жан-Поль и еще больше смутился, поняв, что никогда еще не видел более красивой девушки. Вообще вся эта картинка, до пошлости сладенькая, так и просилась на открытку: старый куст шиповника, густо покрытый тяжелыми белыми цветами и полураспустившимися бутонами той изысканной формы, которую так любили вплетать в свои изысканные орнаменты прерафаэлиты, подобострастно служил фоном для вытянутой тонкой фигуры, словно светящейся изнутри плавленым золотом. В каждой линии, в каждом изгибе – нега и легкая боль. Большие, прозрачные как льдинки глаза, смотрят внимательно и чуть насмешливо, губы полураскрылись, собираясь произнести что-то, да так и замерли, боясь отпугнуть крупного узорчатого Махаона, кружащего у ее плеча. Лицо девушки замерло. Бабочка сделала несколько сильных рывков крыльями, будто прельстившись предложенной посадочной площадкой, но вдруг резко шарахнулась в сторону. Девушка устало откинулась в шезлонге и закрыла глаза. Жан-Поль, проследив полет нарядного хитреца до бутона розовой мальвы, любезно предложил:
– Хочешь, я его сейчас поймаю? Он отдыхает здесь рядышком.
– Зачем?… Спасибо. Я лучше посплю, – она отвернулась и Жан-Поль, удивленный и немного разочарованный неожиданным завершением диалога, побрел к полотенцу. Он с грустью вдруг ощутил свое одиночество, которому только что так бурно радовался.
Обследовав Тони, Йохим обнаружил у нее легкую форму анемии, что вообще можно было не воспринимать всерьез, если бы не известные обстоятельства. Он назначил девушке витаминный курс и успокоительные препараты, ежедневно контролируя показатели гемоглобина. Зная, что четыре шовчика на голове девушки будут ныть, профессор подмешивал к ее питью слабое болеутоляющее. Тони одолевала дрема, прозрачная и тонкая, как волна у берега. Вынырнув из дремы, она не могла припомнить точно, видела ли она долговязого парня с бабочкой или он ей только приснился.
За ужином они встретились и Жан-Поль был официально представлен Тони и Артуру Шнайдеру.
– Мы уже сегодня виделись и весьма содержательно побеседовали, сообщила Тони, без интереса наблюдая за разносимыми прислугой блюдами.
– Пахнет изумительно! Я здорово, выходит, проголодался, -Жан– Поль ковырнул вилкой круглую котлетку с золотистой хрустящей корочкой.
– Это трюфели. Повар покупает их в близлежащей деревне и готовит по местному рецепту: грибы нарезаются ломтями, как колбаса, обмакиваются в сбитые яйца, потом в муку и поджариваются в кипящем масле… – Йохим посмотрел на равнодушную к его кулинарному онологу Тони. – Алиса открыла мне секрет, что ты очень любишь грибы. Так что это блюдо специально для тебя и обязывает хотя бы попробовать.
– Профессор рассчитывает на помощь известной формулы, гласящей, что аппетит приходит во время еды. Чем активнее ты будешь набираться сил, тем быстрее выберешься отсюда, – поддержал Динстлера Артур.
– Есть не хочу. И выбираться отсюда не хочу. Здесь спокойно, – Тони рассеянно ковыряла соблазнительный ломтик. – Знаете, профессор, под вашим крылом очень спокойно… Будто я совсем маленькая и все проблемы состоят только в том, чтобы набрать лишний килограмм и залечить шишку на голове…
На сердце у Динстлера потеплело, хотя он и знал что ощущение покоя дает Тони ни его присутствие, а те таблетки, которые она здесь глотает.
Жан-Поль, жадно склонившийся над тарелкой, однако лишь наигрывал аппетит. Его эстетическое чувство, потрясенное виде– нием отдыхающей нимфы, требовало творческого излияния. Если бы не обязательный ужин, Жан-Поль заперся бы уже теперь в комнате, сочинял стихи и не вспоминая о еде до тех пор, пока этот нестерпимый писательский зуд не будет переплавлен в ряд стройных, звенящих строчек.
Он обрадовался, когда на робкое пожелание перенести беседу на следующий день, Йохим охотно согласился.
– Сегодня была длинная операция, с вашего позволения, друзья, я отправляюсь спать. Повеселитесь здесь без меня.
– Я тоже совершенно сонная! – объявила Тони, выходя из-за стола. спокойной ночи!
Какая уж там "спокойная"! Ночь Жан-Поля оказалась необыкновенно бурной. Жан-Поль был в ударе. Он исписывал листы очень мелким, косым почерком, сформировавшимся в качестве защиты от постороннего взгляда. Он знал, что утром почти все, казавшееся сейчас трогательным, занятным, удачным, поблекнет, как извлеченная на свет из морской пучины глубоководная рыбка.
Так и случилось. Проснувшись часов в одиннадцать – то есть чуть ли не к обеду и проспав в сущности всего три часа, Жан– Поль с мучительным отвращением перечитал вчерашние шедевры. Мелко изорвал и сунул в корзину, оставив лишь коротенькое пер– вое стихотворение, написанное слету, почти без помарок. Он пожалел его и даже не став править последнюю корявую строфу. Переписал набело, крупно и четко и сунул листок в свою записную книжку.
Потом быстро принял душ и одев чистую рубашку, сбежал вниз с неопределенным волнением: ему не терпелось увидеть столь поразившую его воображение девушку. Он уже догадывался, что вчерашний восторг постигнет та же участь, что и плоды ночного вдохновения. Просто это был для Жан-Поля "день розовых очков", счастливых галлюцинаций, за которыми следует обидное протрезвление. Однако, до обеда девушка так и не спустилась в сад.
Он увидел ее уже за столом, ожидающую вместе с Артуром начала трапезы. Профессор был занят в клинике и просил его извинить за отсутствие. На столе стояли три прибора, три маленьких стеклянных графина, наполненные напитками разных цветов, преломляли яркий свет, струящийся с открытой террасы. Рубин, топаз и… он не мог подобрать определение, засмотревшись на сосуд с оранжевым соком. Очевидно, поймав его взгляд, Тони пояснила: