Однажды в первый месяц полета, в праздные часы ночи, когда она парила у шлюза, где обитал Итари, – полностью отключившись от окружающей ее Вселенной, – под закрытыми веками вдруг расцвело видение, воспоминание из иной эпохи, принадлежащее иному разуму.

Вызванная вновь в сводчатый зал, она и ее плоть предстали свидетелями перед Синклитом гептархов – Высочайший в центре и по трое по каждую сторону от него.

Главная печать была сломана, и сквозь узорчатый пол проросла сверкающая призма. В этой многогранной клетке металось в неистовом гневе семя фрактальной черноты, извращение – пульсирующее, рвущееся, слепо наносящее удары, неустанно пытающееся сокрушить свою прозрачную темницу. Плоть ее плоти, оскверненная дурным замыслом.

– Что же теперь делать? – вопросил Высочайший.

Синклит гептархов отвечал гулом голосов, но один сказал яснее прочих:

– Мы должны отсечь ветвь, мы должны спалить корень. Не допустить, чтобы пагуба распространилась.

Но другой голос выразил несогласие:

– Мы, конечно, должны защитить свои сады, но следует выждать и подумать. Вот потенциал жизни, не вмещающийся в наши планы. Не высокомерие ли – отвергать его, не изучив? Мы не всеведущи и не всевидящи. Внутри хаоса тоже может обитать красота, и, возможно, там найдется и плодородная почва для семян нашей надежды.

Последовал долгий и подчас гневный спор, и все это время плененная тьма пыталась ускользнуть.

Тогда поднялся Высочайший и, стукнув об пол Посохом Синевы, сказал:

– Вина лежит на нас, но нельзя допустить, чтобы пагуба пребывала и впредь. Опасность слишком велика, выгоды же незначительны и небезусловны. Хотя и может свет родиться из темноты, дурно позволять, чтобы тьма объяла свет. Иные поступки недостойны прощения. Осветите сумрак. Покончим с пагубой.

– Покончим с пагубой, – провозгласил Синклит гептархов.

И радужная призма вспыхнула ослепительным светом, а заключенное в ней зло пронзительно завопило и исчезло в облаке разлетающихся искр.