Потерпевшие Соколов и Резников, умудрившиеся дать показания из больницы, заявили, что я сама пришла в дом на Лазурной и причинила вред им обоим из чувства мести Матвею и теперь оба боятся давления, которое я смогу на них оказать. В суде их интересы представлял ухмыляющийся из-под кустистых черных усов, адвокат Костенко, предоставив мне наконец возможность рассмотреть того, кто написал на меня анонимку в адвокатскую палату.

Сама я, вынужденная наблюдать за происходящим из клетки, растеряла всю уверенность, и не смогла убедить суд в том, что домашний арест станет достаточной мерой пресечения, которая сможет обеспечить все необходимые следствию и суду цели.

В итоге судья, оценив представленные доказательства, ожидаемо избрал заключение под стражу, а я, понуро опустив голову, вернулась в изолятор.

Самохина, всё утро старательно проецировавшая в космос мечты о собственном освобождении, в камере отсутствовала. Видимо мы разминулись и теперь её ожидало то же разочарование, что с утра успела ощутить я сама.

Пообедав, я записала в тетрадке собственные мысли о том, как могла бы все же добиться справедливости по уголовному делу, однако заметки выходили путаными и не приводили к однозначному выводу о моей невиновности или хотя бы о необходимости назначения наказания, не связанного с лишением свободы.

Как ни крути, а даже сам факт похищения, который лишь косвенно доказывал вынужденность моего нахождения в доме на Лазурной, подтвердить было непросто, об остальном и говорить нечего. Мне бы свидетеля. Но где его взять, если все, кто был в этом доме помимо меня — свидетели обвинения?

— Ясенева, на выход, — гаркнула в дверное окошко сотрудница изолятора, заставив меня подскочить от неожиданности. — Опять к тебе посетитель.

Кто на этот раз? Дэн пообещал не приходить, а Серегин обиделся. Оставался всего лишь один посетитель, который мог ко мне явиться, но говорить с которым я не испытывала абсолютно никакого желания.

Действительно. В следственной комнате меня ожидал Прокопьев и его довольное выражение лица с повернутым в сторону носом было прямо пропорционально моему недовольному.

— А чего кислая такая, Ева Сергеевна? — демонстративно удивился он, с удовлетворением глядя, как с меня снимают наручники и запирают в узкой железной клетке. — Я ведь говорил тебе, что от Лазарева не будет толку, и рад, что ты, наконец, это поняла.

Еще один забыл об этикете, с тех пор, как я оказалась в наручниках.

— Зачем явились, Игорь Владимирович? Посплетничать о Лазареве я и без вашего участия с сокамерницей могу.

Он хмыкнул:

— Допросить тебя дополнительно пришел. А избранная тебе сегодня судом мера пресечения — хороший повод растерять дерзость и понять, что сотрудничество со следствием — единственный выход меньше получить.

Он надеялся, что в отсутствии рядом Дэна я изменю показания. Может даже признаю вину. Зря.

— Пришли допросить — допрашивайте, не тратьте ни свое время, ни моё.

— Неужто у тебя здесь его такая нехватка? — злорадно усмехнулся Прокопьев, а видя, что я проигнорировала выпад, продолжил, ради допроса переходя на уважительное обращение:

— Что же, давай начнем. В каких отношениях вы состояли с Матвеем Соколовым?

Скрестила руки на груди. Этот вопрос он уже задавал мне на первом допросе. Неужели считал, что в отсутствии Дэна я отвечу на него иначе?

— Мы встречались в школе и на первом курсе института, потом расстались и с тех пор не состояли ни в каких.