Из кабинета вышла Анфиса и вопросительно посмотрела на Романа. Он без улыбки подмигнул ей.

– Я скоро. Никуда не уходи, пожалуйста.

Она чуть улыбнулась, закуталась в его куртку и присела в дерматиновое кресло. Олег сунулся следом за Романом, и врач отчего-то не стал возражать.

– Где ж вы, молодой человек, так нациркачились, что швы разошлись, – не сдержался доктор, осматривая раны. Он сердито хмурился, Роман страдальчески морщился, а Олег ухмылялся и по-своему «поддерживал» друга:

– Лучше сразу ему «молнию» вшейте, док.

– Заткнись, Ягуар, – выдавил Роман.

– Или на машинке прострочите, – не унимался Олег.

– Рот ему застрочите, доктор!

– Здесь вам не швейное ателье, молодые люди, – парировал врач, пряча в бороду усмешку. Роман зашипел от боли, и Олег тут же весело его «подбодрил»:

– Терпи, коза, а то мамой будешь!

– Забодаю, Ягуар! Доктор, хватит уже садистничать…

– Уже, уже. Осталось перевязать. И надеюсь не увидеть вас обоих тут долго. Хотя бы несколько дней.

– Я лично прослежу, чтобы он больше не циркачил, – пообещал Ягуар. И все то время, что медсестра бинтовала Роману руку, уже молчал.

Заговорил Олег тогда, когда они уже вместе с Анфисой направились к выходу:

– Отвезу вас в спокойное место. Ром, по дороге заскочим к тебе. Заберешь все необходимое. Пока собираешься, я сбегаю за продуктами и в аптеку. Анфиса пусть напишет список, что ей нужно. Олеся ей все купит, а я потом привезу. Увы, в женских штучках я не разбираюсь, вечно покупаю не то, что меня просят. Первая жена настоящие истерики закатывала. Олеся только смеется. Шацкий, дай ключи, отвезу вас на твоей машине, а потом вернусь за своей.

– Спасибо, Олег, – от души поблагодарил Роман, пытаясь неловко левой рукой достать ключи из правого кармана джинсов. – Если бы не ты…

– На то дружба и есть. Ты, главное, больше никуда не лезь и прекращай «циркачить», как доктор выразился. Побереги себя, а то…

Что «а то», Олег не договорил, открыл машину и занял водительское место. Роман подождал, когда Анфиса займет место сзади и сел с ней рядом. А затем приобнял и привлек к себе. И когда она доверчиво к нему прижалась, не сдержал улыбки.

Илья не отпустил Никиту с Витой без отдыха и обеда. Выставленная на стол еда оказалась нехитрой, но очень вкусной, деревенской: молодой картофель с зеленью и пахучим подсолнечным маслом, хрусткая редиска, которую так вкусно макать в крупную соль, пупырчатые огурцы, соленые грузди и темный хлеб с кислинкой. Только во время обеда Никита понял, насколько проголодался. Илья же только усмехался и добавлял гостям в тарелки то картошки, то груздей. Вита тоже ела с аппетитом, и Никите это нравилось. Ему вообще нравилось на нее смотреть: как она макает в соль редиску, как подносит ко рту вилку, как тянет к миске за огурцом тонкую руку с белой кожей. Как иногда вскидывает на него, Никиту, взгляд и тут же, будто смутившись, отводит глаза.

Вместе с ними обедали трое мужчин, которых приютил Илья. И когда все более-менее утолили острый голод, Вита, а не Никита, начала задавать вопросы. Она начала издалека, попросив назвать их имена, потом аккуратно расспросила о том, что им нравится – от музыки до еды, затем перешла к вопросам о семьях. Но ни один из мужчин не смог дать ясного ответа. Двое по-прежнему молчали, третий сказал, что всю жизнь и жил тут, водил трактор. Вита сокрушенно вздохнула и отстала с расспросами. Обед заканчивали уже в полном молчании. Но когда мужчины поблагодарили сдержанными кивками и ушли продолжать прерванную работу, Вита обратилась к Илье: