Можно ли спрятаться от того, что видит тебя даже через камень?

Я оптимистично верила, что можно.

Ещё одна дверь, после ряда разгромным неудач, поддалась и неохотно, с возмущенным скрипом, открылась.

Свет не горел, но я быстро нашла чёрный камень и осторожно прокрутила его.

Это был кабинет. Оставленный не запертым, полностью обставленный кабинет с проходом, ведущим в спальню. А там ещё одна дверь в коридор. Запертая, но легко открывающаяся изнутри.

Путь отхода есть.

Заперев кабинет изнутри, я осмотрелась.

Пыльно, печально и очень… безысходности что ли.

Книжный стеллаж, занимающий всю правую стену, угнетал пыльными, забытыми книгами. На столе лежали бумаги, чернильница, перьевая ручка с засохшими чернилами. Кожаная папка и огромный чёрный череп. Потрогав выкрашенные чёрным зубы пальцем, я невольно вытерла его о ночнушку.

Все ящички в столе были заперты.

Осторожно присев в пыльное кресло, я осмотрелась и только сейчас заметила большую картину в красивой раме, висевшую на противоположной от книжного шкафа стене.

Семейный портрет. Он, она и ребёнок.

На тёмном фоне неровных мазков выделялось золото резного стула, на котором, выпрямив спину, сидела красивая, темноволосая, но холодная женщина с равнодушным синим взглядом фарфоровой куклы. За её спиной, положив руку на спинку стула, стоял мужчина. Массивный и хмурый, он был так же черноволос. Тёмные глаза с сурового лица смотрели тяжело и пристально. Как бы я не встала, с какой бы стороны от картины не замерла, казалось, он смотрит именно на меня.

Перед мужчиной, в шаге от женщины, сидящей в пол оборота от него, застыл мальчик. Лет восьми, быть может десяти.

Бледный и напряженный, он решительно смотрел прямо перед собой. От моего хищника в этом ребенке были только глаза. Жёлтые, светящиеся даже на картине. Уже тогда белок его глаз был чёрным, а взгляд серьёзным.

Красивый портрет счастливой семьи, ничего не скажешь…

— Нравится? — вкрадчивый тихий голос, раздавшийся за спиной, чуть не остановил моё сердце.

Тьма нежно льнула к босым ногам, не спеша их есть.

Я забыла, как дышать.

— Я был первенцем Матери, меня отдали в самую сильную семью, — на плечи легли ладони, с которых на меня стекала тьма. По груди, по бокам, окутывая руки.