Глава первая. Хищник

Мне случалось просыпаться от плача ребенка в поезде, от истеричных завываний сигнализации машины, надрывавшейся во дворе, или даже от эмоциональных выяснений отношений темпераментных подростков, любивших проводить теплые летние ночи на скамейке под моим окном. Но никогда еще я не просыпалась от того, что меня грубо кидают на землю.

Новый, неприятный и ненужный опыт.

Сонное сознание не сразу сообразило, что происходит, где я оказалась, и что это за странные люди в черных балахонах стоят по периметру обозначенного зажженными свечами круга.

— Какого… — прохрипела я, приподнимаясь на локтях и пытаясь разглядеть больше.

— Тахаш! — рявкнул какой-то мужик, пряча лицо в тени глубокого капюшона.

Меня придавило к земле, выжимая из легких воздух, а из глаз — слезу. И пока они там лепетали на своем странном языке, я просто пыталась нормально вздохнуть.

Меня похитила кучка сектантов, притащила в лесопосадку за моим домом, если судить по обилию зелени вокруг, и, кажется, планировала принести в жертву. А я в это время лежу и борюсь с силой притяжения.

Гравитация сегодня была не на моей стороне, а баба Шура, вечный бдюн нашего подъезда, дала сбой. Потому что, если бы она, по традиции, зорко следила за обстановкой во дворе, то точно бы увидела как мое несопротивляющееся тело выносят из подъезда, и меня бы уже с собаками искали по всей лесопосадке.

Баба Шура у нас такая. С ней спорить — себе дороже, даже если ты сорокалетний майор милиции, без пяти минут почетный пенсионер. Баба Шура пенсионеристей будет, и хватка у нее как у натасканного бульдога.

Сектанты перестали лопотать, рассредоточились по периметру круга. В то время как тот, что на меня рявкнул, удобно устроился на моих бедрах, крепко сжимая в руке нож. Тонкое черное лезвие хищно блестело в дрожащем свете свечей, большой камень насыщенного красного цвета (я бы сказала — рубин, но не бывает таких больших рубинов в нашем мире) ярко сверкал кровавыми бликами на конце рукояти.

Разрезав футболку на моем животе своим страшным ножиком, мужик забормотал на непонятном языке, медленно вырисовывая что-то кончиком ножа по моей коже.

Я замычала, с ужасом глядя на это дело. Орать я не могла, пошевелиться тоже, даже думать нормально не могла, чувствуя странное оцепенение во всем теле.

Боли не было, я не ощущала, как взрезает мою плоть острое лезвие, только теплые, щекотные струйки крови, сбегающие по бокам, и холодную неровность земли подо мной.

Бормотание ненадолго прекратилось, художественная резьба на мне любимой — тоже. Сатанисты перебросились парой фраз все на том же непонятном языке и обряд продолжился.

Если судить по увлеченности, с которой меня кромсали, там вырисовывали целую картину.