Сердце билось толчками, в груди что-то теснилось, мешая дышать.

Перехватив левой рукой ружье, Алонов ощупал срезы стволов. Они были чисты. Отвел большим пальцем правой руки рычаг и переломил двустволку. Вытащил из открывшихся патронников ненужные дробовые заряды, пригодные лишь для птицы. Не глядя выхватил из патронташа пару патронов с торчащими свинцовыми пулями, дослал в стволы. Ружье захлопнулось с резким, коротким щелканьем.

Сердце успокаивалось. Прошло гнетущее ощущение бессилия, беззащитности. В ушах перестало шуметь.

Приподнявшись, Алонов осматривался, слушал. Его поразила мертвая тишина – не шевелился ни один листок.

После всего, что произошло, полное спокойствие, окружившее Алонова, показалось ему неестественным, угрожающим.

Было по-прежнему безветренно и жарко. Невысокие деревья – мелкие осины, березняк с частым подлеском из ивняка, кизильника и боярышника с созревшими ягодами –

все замерло в ожидании.

Над самым ухом тонко зажужжал комар и сейчас же смолк, – видно, сразу нашел место, куда смог вонзить свой острый, гибкий хоботок. Тотчас зазвенел второй комар, третий, четвертый… Запах разгоряченного человеческого тела манил жадных кровопийц. Эти обычные, мирные звуки совершенно не воспринимались сознанием, не нарушали общего молчания.

Алонов слушал, слушал – ничего. Совсем ничего – ни шелеста, ни треска, ни топота ног. Ничего, что, по его мнению, неизбежно должно было быть. Никого и нигде.

Алонов осторожно выпрямился, встал рядом с грязной, исполосованной черными трещинами, обезображенной наростами березой, которая забрела далеко на юг. Вслушиваясь, он сделал несколько осторожных шагов. Кусты закрывали его почти до плеч. Он вышел на самую опушку.

В южных степях, бедных лесным покровом, иной раз называют лесом то, что севернее едва назовут рощей.

Здесь, заняв место высохшего озера, деревья заполнили плоскую котловину. В самой середине осталось небольшое озерко-болотце с неприглядно-зеленой, но пресной водой.

Возможно, что когда-то здесь было большое озеро, так как от рощи степь плавно поднималась, приближая горизонт.

Алонов знал, что так было и в другие стороны от рощи.

Сейчас он не думал об этом. Он смотрел на кучку невысоких кустов метрах в двухстах от опушки. Кусты казались ему близкими, но путь от них был бесконечным!

Ни там, ни в степи никого не было – все пустынно, безлюдно.

И Алонов ощутил неожиданное, странное разочарование. Он опять начал задыхаться, вспоминая, как полз, как его заставили ползти. Так однажды пробирался напуганный заяц меж кочек сухого болота, жалкий, трусливый, с положенными на спину длинными ушами.

Вдруг Алонов насторожился – он почувствовал чье-то присутствие, но воспринял это присутствие совсем не так, как всего несколько минут назад. Тогда он боялся, был беззащитен, страх играл им. Теперь страха не стало. И

больше не было, не могло быть неожиданности.

Неслышно скользя мягкими сапогами-поршнями, Алонов перебежал вдоль опушки на сто или на сто двадцать шагов и замер в подлеске. По опыту охотника, он отлично знал, что, пока не пошевелится, его не увидят.