Об этом Алонов подумал так, между прочим. Никакого желания стрелять в кого бы то ни было он не испытывал.
Если бы он мог вернуть свой выстрел!.
Что это за люди, какая страшная бессмыслица навалилась на него? Тут Алонов понял: он, а не кто-то другой, отвечает за выстрел, за мертвое тело. Ничем, никак он не сможет доказать, что стрелял для самозащиты. Пусть на него охотились, но ведь их много – они сговорятся и легко обвинят его в убийстве. Кто-то уже спрашивал Алонова:
«Пусть это так, как вы говорите, но кто дал вам право подкараулить напавшего на вас человека и лишить его жизни?. »
Трое людей подходили к роще шагах в трехстах от
Алонова. И вновь кричал кто-то четвертый, уже вблизи того места, где упал человек с коротким ружьем. Сейчас они сойдутся и найдут в траве, на опушке, того, пятого…
Нужно уходить, прятаться.
Пригнувшись, оглядываясь, Алонов побежал вдоль опушки, стараясь маскироваться кустами. Неглубокая лощинка начиналась в роще, уводила в степь, протягиваясь позади кустов, где все началось.
Когда трое вошли в рощу, Алонов почти на четвереньках побежал в степь, пользуясь лощиной, потом, уже по ровному месту, прополз к кустам – тем самым, откуда он недавно полз к роще. Почему-то он решил, что именно здесь самое безопасное место.
Один куст колючего боярышника стоял отдельно. Шагах в четырех от него несколько кустов так переплелись тонкими стволами и, наверное, корнями, что казались оплошной массой веток и листьев. Над самой землей отмирающая осенняя листва уже разредилась, и был виден лаз в глубину, проделанный волками или лисами.
Купа кустов устроилась как раз на гривке степного водораздела, невысокого, как все неровности в этих местах, но обзор отсюда открывался широкий. К северу простиралась обширная плоскость. Там, километрах в тридцати или тридцати двух, находился разъезд железной дороги.
Конечно, отсюда его не было видно, как нельзя было заметить и дымки паровозов.
Разбросанные на просторе рощи-ко?лки, обманывая глаз, сливались на горизонте в кажущуюся непрерывной линию леса.
Недалеко лежало открытое, почти круглое озеро, поблескивая под косыми лучами низкого солнца. Края озера были смоляно-черные. Вода в нем была горько-соленой, и растительность останавливалась на границе насыщенной солями почвы.
Алонов смотрел на тихую степь с шарами перекати-поля. Они еще не созрели и не оторвались от корней, чтобы помчаться с ветром по простору и разбросать готовые семена. И никого живого в степи не было. В этом
Алонов убедился сразу, потратив на осмотр столько времени, сколько нужно, чтобы повернуть голову.
На опушке рощи стояли трое с ружьями в руках. Один из них нагнулся. И Алонову нетрудно было понять, на что все смотрят.
На таком расстоянии он не мог рассмотреть лица. У
него было самое обычное зрение – не слишком сильное, но и не слабое, какое и должно быть у каждого обычного и здорового человека в возрасте девятнадцати, двадцати, двадцати одного года… Алонов обладал способностью, развитой постоянным общением с природой, сразу охватывать взглядом широкое пространство. И хотя все его внимание, казалось, было приковано к группке людей на опушке, он сразу же заметил еще одну фигуру. Кто-то оказался и в том месте опушки, откуда он, Алонов, только что стрелял. Итак, охота на него, на человека, продолжалась.