– Спорно, Агния. Самая большая любезность, когда-либо оказанная человеку, – это когда, задав ему вопрос по тому или иному поводу, человека внимательно выслушивают и лишь потом делают выводы.

– Я спросила, ты ответил. Выводы напрашиваются сами!

– Ты же льешь слезы по подлецу, – говорит Шахов и выходит из комнаты, а следом и из квартиры.

Сначала кажется, что Гриша скоро вернется и скажет, что никого не убивал, но ничего не происходит.

Обнимаю себя заледеневшими ладонями и вжимаюсь в спинку дивана, глядя в одну точку. Реальность похожа на плохой сон. Сейчас проснусь… Вот-вот… Но я не просыпаюсь. И становится лишь хуже.

В спальню заглядывает бабушка, пытается выяснить, что стряслось, но, так и не получив ответа, оставляет меня одну.

С каждой новой секундой вслед за телом леденеет душа. Кто бы мог подумать, что все закончится именно так?.. Мне гораздо больнее, чем после фиктивной и настоящей смертей Миши. Будто сердце вырвали из груди, бросили на пол и беспощадно растоптали.

Плачу всю ночь, но легче не становится. Утро наваливается на меня грузом неотвратимой реальности. Из плюсов – бабушка больше не пытается узнать, что случилось. Судя по ее озабоченному виду, она и без меня это выяснила.

– Нужно поесть, Ася. Ты недавно после болезни, организм еще не до конца восстановился, – увещевает она, ставя на тумбочку тарелку с сырниками. – Хоть одну штучку.

На самом деле мне и не хочется восстанавливаться. Из головы не идет вчерашний разговор с Григорием.

– Бабуль…

– Не спорь, девочка моя. Надо. – Она берет вилку, отделяет кусочек сырника и подносит к моему рту.

Только сейчас осознаю, какая это роскошь, что обо мне есть кому позаботиться. Я не одна. Впрочем, как и моя любимая старушка.

– Я все знаю. Миша погиб. Теперь по-настоящему. Это, безусловно, больно, но однажды ты это уже пережила.

– Больно вдвойне, бабуль! Потому что это была не просто авария. Мишу заказали. И я даже знаю кто. Вот только как теперь быть, не знаю. – На глазах снова выступают слезы.

В своей голове я построила красивую и счастливую жизнь с Григорием, но в ней он не становился убийцей когда-то важного для меня человека. Не представляю, как о таком забыть. И нужно ли?

– Что ты такое говоришь, детка?.. – В голосе бабушки слышны надрыв, шок и неверие, но ее лицо остается непроницаемым.

Я те же эмоции вчера испытала. Лучше бы Шахов смягчил удар, соврал, а не был так честен!

– Извини, ба, я пока не готова это обсуждать. Спасибо, я поем позже. – Сажусь в кровати и устремляю взгляд в окно.

На улице пасмурно. Как и на душе. Еще недавно я была полна надежд, а сейчас внутри руины. Немало сил отобрала болезнь, а трагические события добили.