— Ну, не надо, не плачь моя чернокожая красавица. Вот, утрись — я вытащил платок из кармана — Я в твою мудацкую башку вбиваю простую мысль. Ты тут никто. И подставлять студию ты больше не будешь. Ясно?

Негр быстро закивал головой.

— Баба из CBC тебе денег дала?

Шакил опять кивнул.

Я вздернул его за отвороты куртки, пошарился по карманам. Там, действительно, были распиханы баксы. Мелкие купюры по десять, двадцать долларов. Всего насчитал сто сорок зеленых.

— Ну и дешевка же ты, Шакил. Второй раз за центы продаешься. Все, вали домой, отлеживайся.

Я умылся, вернулся в студию. Во мне продолжало клокотать бешенство.

— Ева, вы знаете, что такое коммерческий подкуп?

— О чем вы? — растерялась блондинка, краснея.

Все с интересом уставились на репортершу. Предательский румянец выдал ее с головой.

— Вот об этом — я вывалил на журнальный столик десятки и двадцатки, изъятые у негра — Шакил — сотрудник студии. И он готов рассказать, как вы проникли сюда.

— Мы можем переговорить приватно? — девушка закусила губу.

Я посмотрел на нее. Узкая юбка-карандаш, строгая белая блузка. Под ней небольшая грудь. Но фигура стройная, черты лица приятные, а губки так и вовсе пухлые, зовущие.

Мы вышли и на площадке столкнулись с Бонитой и… ее мамой. Женщины оценивающе переглянулись.

— Чем обязан? — удивился я.

— Джон сказал, что сегодня собрание членов группы — неуверенно произнесла моя «экс» — И надо привести родственников. Это ведь для доверенности на музыкальный тур?

Я выпал в осадок. Но быстро взял себя в руки.

— Да, именно так. Проходите внутрь.

Дочка с мамой, оглядываясь, зашли в студию. А я грубо схватил Еву за локоть потащил в туалет. Девушка даже не сопротивлялась — лишь цоканье каблуков нарушало полную тишину здания.

В туалете репортерша очнулась, ахнула. По всему кафелю были красные брызги крови.