Но сейчас я сильнее его. Я открываю переднюю дверь и выталкиваю Меган на улицу.

— Мамочка! — кричит она. Ее лицо покрыто красными пятнами. Она рыдает, потому что не может понять, что происходит.

— Я люблю тебя, малышка, — говорю я. — Я так сильно тебя люблю.

А потом я закрываю дверь на засов и на цепочку и иду на кухню. Воздух пропитан запахом тухлых яиц. Я вынимаю из кармана стопку фотографий куклы и разрываю их на мелкие кусочки. Снимки ее лица, ее спутанных волос, рук с отколотыми пальцами, грязного белья. Она отвратительна. Как она могла казаться мне красивой?

Меган колотит ручками в дверь. Она стучит и стучит, но я едва слышу, потому что голос в моей голове визжит и проклинает меня.

«Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ. НЕНАВИЖУ. ТЫ МНЕ НЕ ПОДРУГА. ТЫ НЕ ЛЮБИШЬ МЕНЯ».

Фотографии порваны. Я ползу к мусорной корзине и выбрасываю то, что от них осталось.

Я делаю глубокий вдох. Голос становится все тише и наконец совсем исчезает. Светящиеся зеленые глаза, которые так долго следили за мной, тускнеют.

Последнее, о чем я думаю, это какой красивой была Меган в день своего рождения, когда мне впервые дали подержать ее на руках. Тогда я поняла, что отдам жизнь за это крохотное существо.

А потом я глубоко вдыхаю в последний раз и засыпаю.

Навечно.

26

ТУК-ТУК-ТУК.

Так стучится мама.

Я жива.

— Алексис, ты проснулась? В школу опоздаешь. Она подергала за ручку, но дверь была заперта.

— Милая, пора вставать.

Я повернулась, чувствуя, как трет щеку жесткий ворс ковра. Но это были еще мелочи. Моя голова болела так сильно, как будто по каждому сантиметру черепа стучала тысяча молоточков.

— Алексис?

— Все в порядке, мама, прохрипела я. — Я проспала.