На северной стороне ущелья, прикрываемые водопадом, располагались несколько черных провалов — входы в исполинские пещеры уводящие в скальную толщу. О них ходили самые жуткие слухи среди бурят, эвенков и даже проживавших на северо-востоке якутов. У костров юрт в баргузинских степях, в лесных убежищах таежных звероловов шепотом рассказывали страшные сказки о том, как из сердца гор поднимаются на поверхность покрытые шерстью злые духи, коих якуты называли абаасы, эвенки харги, а буряты шолмосами и шухдерами. В свете полной луны пляшут они на вершинах гольцов, наполняя воздух бездумными криками и завываниями, сходясь с железноклювыми демоницами закидывающими на плечи длинные груди. Даже самые сильные черные шаманы бурят и эвенков, не решались камлать там, где положил на то запрет Тот, Кого на разных языках именовали Эрлэн-ханом, Харги и Улу Тойоном.

Буряты называли то место Черным Колодцем, «Хара-Худаг», эвенки Харгитуй (Дом Харги), русские же поселенцы звали это место Чертовой Долиной. Никто из местных не осмеливался ходить в те края, почему даже и точное местонахождение Чертовой Долины было никому не известно.

Но лет двадцать назад все изменилось. С запада и с юга, от больших городов летели стальные птицы, по Байкалу шли тяжело нагруженные суда, везшие диковинные механизмы, краны, стальные буры, цемент и тонны взрывчатки. А через тайгу с севера, под конвоем вооруженных до зубов красноармейцев, шли худые изможденные люди — сотни и тысячи «врагов народа», угодивших в жернова карательной машины только потому, что кому-то обитающему в красном замке посреди огромного города, понадобилось пригрести к рукам Хара-Худаг.

Огромную часть хребта Сынныр объявили заповедной зоной, отселив всех кто обитал в немногочисленных деревеньках и туземных становищах, под страхом смерти запретив приближаться к секретному объекту. День и ночь вдали в горах гремели взрывы, небо оглашал самолетный гул и неслышимые человеческому уху сигналы неслись «из глубины сибирских руд» донося в Красный Замок весть, что все идет по плану и даже в духе эпохи — с опережением оного.

Огромные дамбы охватили кольцом долину, отведя от нее течение обеих рек. Частично они были пущены в новые русла, частично вода в них разлилась, затопив окрестные ущелья и ледниковые впадины. Так Хара-Худаг оказался в центре большого искусственного озера соединенного с Большой землей только большой широкой насыпью, да воздушным сообщением. Стены дамб ощетинивались заборами обвитыми змеями колючей проволоки, огромные прожектора заливали долину ярким, слепящим светом, солдаты НКВД день и ночь дежурили на подступах к Центру. В самой же долине, словно вынырнув из речных вод, возник целый город — пародия на Китеж, Красная Атлантида.

В южной части долины располагался аэропорт, тут же стояли казармы красноармейцев и подсобные хозяйства. Север долины занимал Центр — огромное здание, в форме неправильного пятиугольника, окруженное еще одним забором с колючей проволокой идополнительным кольцом охраны. На поверхности была только меньшая часть сооружения — основной массив скрывался в скальной толще, где ранее были легендарные пещеры. Там, в недрах гор и разрабатывался таинственный проект «Плеяда».

А вниз по течению рек, вплоть до самого Байкала еще долго вымывало кости и черепа тех, кто превратился в лагерный прах во имя торжества советской науки.

Самолет привез Алису и Наташу в Центр, когда солнце уже клонилось к Закату. На поле их встретило несколько сотрудников НКВД, тут же взявших под козырек «товарищу Барвазон». В их сопровождении, обе женщины сели в подъехавшую небольшую машину, повезшую их к огромному серому зданию. При виде его Наташа невольно вздрогнула — она была тут уже два раза, но тогда еще Центр не казался ей столь зловещим. Залитый лучами заходящего солнца он выглядел черным монументом в облаке крови.

Они прошли через уже знакомую ей проходную, где Барвазон предъявила документы щекастому капитану НКВД, скупо ответила на несколько формальных вопросов о ее спутнице. Капитан с интересом глянул на Наташу, козырнул и распорядился выделить несколько человек из охраны для сопровождения.

В прежние свои посещения Наташа, вместе с доктором Губельманом, сворачивала направо, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Там располагалось что-то вроде больницы: врачи и медсестры в белых халатах, стерильная чистота помещений, резкий запах нашатыря и разных лекарств. Тем же была и аудитория, в которой юная докторша читала доклад перед местными медиками. Однако сейчас они проследовали не направо, а прямо. В конце зала, укрытая за большой колонной, располагалась неприметная серая дверь. За ней обнаружился длинный узкий коридор, освещенный тусклыми лампочками. Вдоль стен тянулись прямоугольники дверей с зарешеченными окошками сразу давшими понять Наташе, куда она попала.

Возле одной из дверей Алиса остановилась и кивнула одному из провожатых. Тот загремел вынутыми из кармана ключами, открывая дверь. Наташу впихнули внутрь небольшой камеры, едва достигающей пяти шагов в длину и трех — в ширину. Чуть ли не половину камеры занимала узкая кровать, привинченная к полу, с наброшенным поверх тонким пледом. Над потолком мигала лампочка — такая же тусклая, как и в коридоре.

— Отдыхай пока, товарищ Севастьянова, — процедила Алиса, — пока время есть.

С этими словами она развернулась, вслед за ней захлопнулась и дверь.

Наташа прошлась по камере, выглянула в окошко, потом со вздохом опустилась на кровать. Лежа на спине, она бездумно уставилась в потолок, по которому ползали черные тараканы. Было видно, что когда-то потолок белили, но сейчас штукатурка отсырела и отслаивалась — видно отведенные от долины воды как-то просачивались сюда. Но вряд ли условия содержания узников сильно заботили здешних тюремщиков.

Странно, но Наташу охватило неожиданное спокойствие — прекрасно понимая, что далее с ней не будет ничего хорошего, тем не менее, это почти не вызывало у нее страха. Не то, чтобы она была безразлична к своей судьбе, но ее ближайшее будущее вызывало у девушки скорее живой интерес, перерастающее в нетерпеливое ожидание. Она давно поняла, что все, что ей говорили раньше про вакцину — сказка для наивных дурачков. Сейчас Наташа уже сама поражалась своей наивности — как она могла поверить в то, что махина, отгроханная в такой глуши будет строиться для исследований, для которых бы хватило возможностей среднего медицинского вуза. Она с нетерпением ждала развязки, чтобы узнать, наконец, чем на самом деле занимается «Центр». О том, что правда ей могла понравиться еще меньше, чем слышанная доселе ложь, Наташа как-то не подумала.

Зато она думала об Илте. Здесь, в ставшем ей совершенно чуждым окружении, где казалось, сами стены дышали враждебностью, мысли о молодой женщине стали единственной отрадой пленницы Центра. Воспоминания о времени проведенном рядом с Илтойнахлынули с такой силой, что Наташа могла лишь удивиться и поразиться тому, как много в ее жизни стала значить финнояпонская куноити.

Черные короткие волосы, синие смеющиеся глаза, стальные мускулы, играющие под бархатистой кожей… Сейчас Наташе ее поступок в Хабаровске казался глупой выходкой избалованной взбалмошной девчонки. Разве Илта была ей чем-то обязана? Разве у Наташи было право запрещать ей получать удовольствие с кем-то другим, пока сама она валялась бесчувственным бревном на кровати? И если Илта все же сумеет вызволить ее отсюда то первое, что ей придется сделать со своей нерадивой подопечной — как следует ее наказать. Наташа вспомнила, как наказывала ее Илта в «Маньчжурском отряде 731» и неожиданно почувствовала, как увлажнилось у нее между ног. Даже здесь в сырой камере чекистских застенков молодая цветущая плоть девушки жадно требовала внимания. Не вполне отдавая себе отчета в своих действиях, Наташа запустила руку в потрепанные мужские штаны, которые она носила все это время. С трудом сдерживая стоны, Наташа, извиваясь всем телом, рьяно ласкала себя, представляя, что это делает Илта.

За этим приятным занятием, Наташа не сразу услышала лязг дверного засова. Наташа отдернула руку, но было поздно — вошедший охранник, высокий грузный мужик оторопело уставился на растрепанную девушку на кровати. В свою очередь Наташа едва сдержалась, что не скривиться от отвращения — вошедший был на редкость уродлив: скошенные глаза мутно-желтого цвета, узкий лоб, выставленные наружу желтые зубы, мясистый угреватый нос. Взъерошенные рыжие патлы лоснились от жира. Новенькая форма НКВД сидела на нем как на корове седло. В одной руке у охранника была связка ключей в другой жестяная миска с мутным варевом.

— А я то думаю, — присвистнул он, ставя миску на пол и вразвалку подходя к кровати — и чего енто, сучка такая спокойная — не кричит, не плачет! А ей тут хорошо, оказывается, она тут тихо сама с собою! Понятное дело, у тех узкоглазых разве найдешь мужика нормального?! Ну, что лялька, бросай баловство, попробуешь рабоче-крестьянской елды!

— Нет! — Наташа шарахнулась к стене, — пошел вон! Я буду кричать!