– Слушай, пацаны, чтобы свое получить, еще и не то тебе наплетут. Вот у меня тут девочка была на приеме, одиннадцать лет, беременна. Наплел, что у нее все потом зарастет. Вот и заросло теперь. А срок такой, что аборт уже нельзя. Родила в одиннадцать. Ребенка в роддоме бросила, естественно, ты так же хочешь?

Нина слушала все это с ужасом и только теперь начала понимать, что в эту пропасть именно так и соскальзывают, незаметно: начинается с поцелуев, а потом – всё. Вите она верила, он не хотел ничего дурного, они договорились. Но он и сам не понимал, в какой они опасности. Гинеколог трогала там холодными инструментами и грубо оттягивала внутри, это было больно, и теперь Нина боялась, что гинеколог нечаянно лишит ее невинности.

Убедившись, что Нина – девственница, мама потащила ее в церковь на исповедь. Рассказывать батюшке в подробностях о том, что произошло, оказалось хуже, чем сидеть у гинеколога и терпеть то, как она ковыряется у нее там, где сама Нина никогда даже не трогала. Батюшка настойчиво расспрашивал, и Нине пришлось рассказать ему, что они целовались и Витя трогал ее там. Батюшка сказал ей, что блуд – грех, что она согрешила, что она должна все осознать, покаяться, сто раз прочесть «Отче наш», и только тогда она сможет освободиться от похоти и греха.

Дома мама заставила ее сто раз читать молитву вслух. Нине казалось, что это невероятная глупость – от того, что она сто раз это произнесет, ничего не изменится, она все равно испачкалась. Пусть не так сильно, как Катька, и вовремя спохватилась, но поверить в то, что из-за бормотания молитв Бог простит ее, было странно.

Зато после молитв ее простила мама и потребовала поклясться, что до свадьбы Нина ни с кем сексом и мастурбацией заниматься не будет, с Витей перестанет здороваться, иначе мама переведет ее в другую школу. Нина поклялась, хотя очень хотела увидеть Витю и понять, что он обо всем этом думает.

Но встретиться с ним она не успела. Очнулась уже здесь. Как она сюда попала и сколько тут пролежала, было неясно.

Плакала, звала маму, стучалась, но ничего не произошло, никто не пришел и не открыл дверь. В подвале была только пластиковая бутылка с водой и помойное ведро в углу. Нина пила воду, писала в ведро и, наверное, от этого внутренне очищалась. Уже очистилась. Ну же, Господи, освободи, а?

Работать было невыносимо – хотелось поскорее домой и посмотреть наконец девочку. Домой он возвращался осторожно, чтобы не попасть в ловушку. Он мог где-нибудь проколоться, и девочку могли обнаружить, а его арестовать. На этот случай под плитой в разрушенной стоматологии были закопаны деньги – пришлось бы выбираться из города автобусами. По плану Вадим должен был зайти в магазин и купить хлеба, но хлеб еще был, и от одного пропуска в графике никто ничего не заметил бы.

Дома он переоделся в домашнее, натянул маску, которую сделал из старых подштанников – на манер тех, что бывали в кино у грабителей. Девочка должна хорошенько испугаться, потом успокоиться, привыкнуть, и потом, когда она уже окончательно привяжется, он сможет показать ей свое лицо.

Вадим набрал воды в большую пластиковую бутылку и вынул из холодильника банан. Девочка долго не ела, поэтому от колбасы или хлеба ей может стать плохо, «Скорую» он ей вызывать не станет, и, если она заболеет и умрет, будет жаль. Он отогнул ковер, откинул крышку подпола. Под ней была еще одна крышка, поменьше, которую он выкорчевал с одного из старых погребов у школы вместе с креплением. Привез ночью, чтобы соседи ничего не заметили. Вадим вспомнил, как долго он все это строил. Углублял подпол, вытаскивал землю в огород под видом отходов, трамбовал, заливал стенки бетоном, для которого пришлось воровать щебень и песок со стройки. Чтобы это не выглядело подозрительно, пришлось изображать для соседей починку фундамента.

Часы, дни, недели работы. Но это того стоило. Теперь у него была настоящая девочка. Вадим отпер люк и заглянул. Он ожидал, что испуганная девочка будет сидеть, забившись в угол и укрывшись старыми тряпками, но девочка стояла прямо под люком и смотрела вверх, прямо на Вадима.

– Вадим? Это ты? Вадим, достань меня! Позови маму! Скажи, что я больше не буду! Я все сделала, я очистилась! Вадим!

Вадим чуть не задохнулся от ужаса. Как? Как она его узнала? Они виделись всего несколько раз, он же в маске! Как она поняла, что это он? И что теперь делать? Весь план нарушился! Вадим торопливо захлопнул крышку и отдышался. Девочка продолжала кричать внизу и звать его по имени.

Он посидел немного, успокаиваясь, и собирался уже закрыть крышку, чтобы обдумать все и понять, как действовать дальше, но заметил около люка банан и воду. Он забыл бросить ей еду. Вадим раскрыл крышку и, не глядя, спихнул вниз банан и бутылку. Запер люк, закрыл крышку подпола и накрыл его ковром.

Двинулся к шкафчику с люголем, но вовремя спохватился. Нет. Все нормально, он не будет отвечать ей, и она подумает, что обозналась. Со временем успокоится. Какая-то неправильная девочка. И как она его узнала? Надо было, наверное, сначала погасить свет в подполе, а потом открывать люк – тогда ее глаза не успели бы привыкнуть к свету и она заметила бы только силуэт. Впрочем, Вадим бы тогда тоже не смог ее разглядеть. Так. В общем-то, ничего страшного не произошло – это не полиция и не кто-то посторонний. Это не такое уж и серьезное отклонение от плана. Вадим кивнул сам себе, вынул из холодильника кусок колбасы, сделал бутерброд, хотел его откусить, но только тут понял, что все еще не снял маску.

Нина опешила. Это был Вадим, друг Даниэля, бывшего парня ее сестры Катьки.

Даниэль постоянно жил у Вадима, и какое-то время с ними жила и Катька. Потом Катька пропала, и жизнь Нины надолго наполнилась непроходившим горьким волнением. Она по-прежнему ходила в школу, где по-прежнему хорошо училась, и даже подтянула геометрию. Но это постоянно точившее волнение внутри оставалось, висело фоном и вечерами становилось невыносимым. Тогда Нина и начала ходить к матери в цех к закрытию, чтобы помочь с уборкой. Лишь бы не оставаться одной и не думать о Катьке.

Новостей не было, мама Катьку не искала. Искали Даниэль и мужик из мэрии, а потом и они перестали. Нина плохо спала и хотела хоть чем-то себя занять – начала ходить в церковь с мамой, чтобы молиться за Катьку, но все равно постоянно думала о сестре. Потом она встретила этого вот Вадима, и он отдал ей лак для ногтей – почти такой же, как тот, что подарила ей Катька, только еще темнее и красивее. Вадим тогда сказал, что перед исчезновением (он, правда, назвал это уходом) Катька попросила его передать Нине этот лак и сказать, что она за ней обязательно вернется. Вадим сказал, что хотел прий- ти сразу, но поссорился с Даниэлем и долго не мог узнать адрес Нины. Только потом догадался прийти в школу. Нина тогда почти физически почувствовала, что это зудящее волнение, к которому она уже притерпелась, мигом испарилось, и будто жить стало спокойнее. Привет от Катьки. С ней все в порядке – она просто куда-то ушла, но помнит о Нине и любит ее.

Но откуда здесь Вадим? Неужели он ушел в монастырь? Но он даже не молился никогда, у него дома не было ни одной иконы. Нина вспомнила мамин иконостас в гостиной, увешанный рамочками с самыми разными святыми, большими и маленькими, и еще больше захотела домой. Пусть бы мама ругала ее, била, но только бы не быть здесь. Или это мама договорилась с Вадимом, чтобы он пошел в церковь и дал Нине еды?

Так мало. Нина вертела в руках банановую кожуру. Хотелось и ее съесть, хотя желудок был полным. Нина положила кожуру на край лежанки – если больше еды не дадут, то придется есть кожуру. Нет, мама не могла попросить Вадима, она с ним не знакома. И вообще, у Вадима жила Катька, когда ушла из дома. Если бы мама об этом узнала, она бы и разговаривать с Вадимом не стала. А может, это не Вадим? Нет, это точно был он. А почему он был в маске? Может, Катя попросила его украсть Нину у мамы, чтобы потом отправить ее к Катьке? Но пока Нина должна прятаться тут, чтобы опека и полиция перестали ее искать и подумали, что она умерла? Нет, так тоже быть не может, потому что тогда Вадим сказал бы ей и не стал надевать маску. Зачем он напялил эту дурацкую маску из штанов? Он не хотел, чтобы Нина его узнала. А она мало того, что узнала, так еще и сказала ему об этом. Он даже крышку захлопнул – так испугался.