ЕЦ
СИ Я, наверное, до конца эту дорогу еще не осилил. Детям и внукам – проще. Что же до личных ощущений, то свободу с первого дня воспринял с восторгом. По природе я, видно, максималист, и выдавить из себя раба захотелось сразу, а не по капле, как советовал Чехов. Однако… Вот одно из первых моих американских впечатлений:
ЕЦ
СИ Наверное, это кого-то удивит! Побудительный мотив самых первых моих публикаций в Америке – чтение перебранки в наших русскоязычных газетах, а также разговоры, которые нередко приходилось слышать в присутственных местах между людьми с «совковой», как говорится, ментальностью. Будучи здесь щедро облагодетельствованы, они демонстративно неблагодарны. Не зная Америку, ругают ее. Вопреки тому, что говорили когда-то в американском посольстве, бесстыдно восхваляют советскую жизнь. Ничего в ней не стоили, а сейчас слагают о себе легенды. Невежды выносят свои суждения. Неграмотные пытаются учить. Возносят «великую русскую культуру», к которой никогда не были причастны… И вот я возмутился, написал в газету раз, другой, получил отповедь, ввязался в полемику… и так постепенно втянулся в публицистику.
ЕЦ
СИ Начинать никогда не поздно. Тем более, что стремление осмыслить процессы, происходящие в обществе, у меня, что называется, глубинно. Я политизирован с восьмилетнего возраста, когда арестовали отца: он стал жертвой знаменитой 58-й статьи. Так что как публицист я, пожалуй, формировался всю жизнь, только реализоваться в этом качестве до эмиграции не было возможности.
ЕЦ
СИ Не вижу существенной разницы между научной работой и публицистикой. Проблемы – разные, но суть работы, ее, так сказать, технология – одинакова: выбирается актуальная тема, проводится обзор состояния вопроса, все это как бы умножается на своё видение и… подводится итог. В публицистике важна свобода творчества. То же – и в науке. Один советский академик как-то на банкете пошутил, что научная работа – это удовлетворение собственного любопытства за государственный счет. Когда я работал в НИИ, там каждый год нас ругали за многотемье, потому что «любопытных» было много, и у каждого – своя тема, которая, «авось, и в диссертацию выльется». Министерское же начальство стремилось сосредоточить все силы на решении задач, казавшихся ему важнейшими. Чтобы и волки были сыты, и овцы целы, все мелкие темы группировали и записывали в план как разделы общей проблемы. План утверждали. Каждый возвращался к своему. Я сочинил тогда каламбур для стенгазеты:
Сегодня тематика моих статей еще шире – пишу о том, в чем мне самому хочется разобраться. В этом-то и всё отличие моих нынешних трудов от научной работы, которой занимался «там». Масштаб, конечно, другой, но суть труда – все та же. Если же сравнить публицистику с моей многолетней преподавательской работой, то сходство еще более очевидно. Любой предмет можно подать сухо, академично – и пролетит мимо ушей. А можно – осветить живо, разукрасив нюансами, примерами, сопоставлениями – тогда запомнится надолго. То же с учебниками – бывают, как снотворное, бывают – увлекательные. Помню, мне часто приходилось уговаривать редакторов издательств, чтобы не приводили написанные мною тексты к наукообразным канонам. «Что такое телеграфный столб? – вопрошал я. – Это хорошо отредактированная березка?» Короче говоря, я считаю: лекция или научная статья – это тоже в какой-то степени публицистика. Так что болезненной перестройки я здесь не испытал.
ЕЦ
СИ Не то, что снится: наяву вижу здесь своих бывших минских студентов, причем, лучших из них. Их много в Америке. С ними теперь даже интереснее общаться, чем тогда, в аудиториях. Один, работающий в США по прежней специальности, вспомнил, как я характеризовал на лекциях американскую промышленность, и подтвердил: я был прав. Другой заметил: в высказываниях на общественно-политические темы, которыми порой перемежался лекционный материал, я часто бывал «на грани фола». Бывшая аспирантка, живущая сейчас в Детройте, увидев в газете мою статью, нашла меня, и мы теперь с удовольствием общаемся, когда она с большой семьей приезжает к нам погостить. Встречался со своими бывшими студентами и в Израиле. Их ведь было много, ныне они разбросаны чуть ли не по всему миру – есть даже в далекой Новой Зеландии. И я снова беседую с ними, хотя теперь это уже не студенческая аудитория, а читательская.
ЕЦ
СИ Замысел статьи – это зачастую впечатление от чего-то увиденного, услышанного, прочитанного. Впечатляет одновременно многое, но тема очередной статьи обычно формируется из того, что в данный момент кажется главным. Бывает, это нелегко определить. Тогда замысел, не вылившийся в статью, может засесть в сознании и ждать своего часа. Бывает, ждет напрасно. Чувствую себя виноватым, когда отложенный замысел не может быть реализован из-за того, что момент для него упущен, и в моей «летописи» что-то важное и актуальное не отразилось.
ЕЦ
СИ Я думаю, сегодняшнюю эмиграцию от, так сказать, вчерашней или позавчерашней отличает неоднородность. Переместились-то одинаково, а мотивы эмиграции у людей – разные. Одни уходили от дискриминации (антисемитизма) и несвободы. При этом спасали детей от участи, которую им самим пришлось в той стране испытать. У этих эмигрантов политический элемент мотивации, если не единственный, то, по крайней мере, главный. Другие эмигранты – это прежде всего люди, не упустившие возможность улучшить свою жизнь. Как говорится, рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. В Америке, конечно, лучше. Политический элемент, если он здесь присутствует, то отнюдь не превалирует над материальным. Еще одна группа – это родители, эмигрировавшие только потому, что эмигрировали дети. Они просто последовали за собственными отпрысками, возобладали семейные чувства. Другие мотивации несущественны или не были осознаны.
Но, обратив внимание на неоднородность сегодняшней эмиграции, рискну высказать такое соображение: именно этой неоднородностью можно объяснить неорганизованность нашей эмиграции по сравнению с волнами российской эмиграции давних лет или по сравнению с другими этническими общинами.
ЕЦ