При одной мысли об этом профессору становилось худо. Все тот же вечный паук над его головой так же тупо пялился все в то же пространство.

И теперь, приняв предложение декана и взирая на гору накопившейся корреспонденции, Гамильтон-Бейли спрашивал себя, правильно ли он поступил. Тяжело вздохнув, он принялся разбирать письма, брошюры и буклеты.

Они снова встретились, но на этот раз в квартире Елены. Первое, что подумала хозяйка, — может быть, они все-таки не такие уж бестолочи, как заговорщики-неудачники из дешевой криминальной комедии. Но у Елены за все это время накопилось много работы — настоящей работы, как она ее теперь называла, — и она сомневалась, что продолжение расследования даст хоть какой-нибудь результат.

— Что у вас опять? — спросила она тоном уставшей учительницы, которую нерадивые дети оторвали от серьезного дела. Айзенменгер дал Джонсону знак начинать рассказ.

— Гудпастчер, куратор музея, покончил с собой.

— Я знаю. Из-за жены.

— А вот и нет.

После этих слов в Елене начал пробуждаться уже угасший было интерес к этому делу.

— Не из-за жены?

— Мы с Джоном побывали в его доме и нашли на камине вот это. — Бывший сержант протянул ей фотографию в медной рамке с надписью «Джем».

— По-моему, я с ним незнакома.

— Джем — это Джеймс Пейнет, сын миссис Гудпастчер и приемный сын куратора.

Тут уж Елена напрочь забыла о своей работе.

— Тот студент-медик, который хотел покончить с собой из-за Никки Экснер?

— Да.

— Серьезный мотив, — сказала она задумчиво. — Но у Пейнета ведь есть алиби? — Помолчав, она добавила: — Как и у обоих Гудпастчеров.

— Но и это еще не все, — сказал Джонсон, кивнув Айзенменгеру.

Тот достал фотокопии предсмертной записки куратора.

— Это было в конверте, который мы нашли у Гудпастчера. Конверт был адресован мне, — очевидно, он хотел отправить его по почте, но что-то помешало. Все это довольно бессвязно и маловразумительно, но кое-что можно понять.

Елена бегло просмотрела листки. Почерк у Гудпастчера был отвратительный, а о правилах грамматики он вообще имел самое отдаленное представление. На некоторых страницах было всего по одной фразе, причем более или менее связных среди них практически не было, а то, что Елене кое-как удалось разобрать, представлялось ей одновременно фантастическим, бессмысленным и непонятным.