По большему счету, вторая половина восьмидесятых не шибко отличалась от брежневских времен, разве что дури в обычной жизни добавилось. По-прежнему ловили диссидентов и прочих «сумасшедших» граждан, не понимавших, что живут в лучшей стране на свете. Большинство как сидело по норам, так и продолжало не высовываться лишний раз. На всякий случай.

Весной 1987 года ко мне зашел мой товарищ Андрей Глебов. Нас связывала дружба и общая увлеченность «блатной музыкой». Войдя в квартиру, он почему-то странно огляделся по сторонам и тоном заговорщика спросил: «Ты один? Я такое принес! Обалдеешь!» Заинтригованный, ожидая услышать нового Токарева или Шуфутинского, я устремился к магнитофону.

— На, включай! Только потише сделай и окно закрой! — попросил Андрей.

— Там что, матерное что-нибудь? Беляев?

— Там еще круче! — как-то нервно рассмеялся Андрюха и снова принялся странно озираться по сторонам. Даже в окно выглянул и прикрыл его тут же.

«Что за дела?» — думаю.

Беру кассету (новенькую голубую Sony). А с кассетами, надо сказать, тогда был страшный дефицит. Андрюхин батя купил эти самые Sony, отстояв часов шесть в очереди в универмаг «Московский» почему-то с черного хода. В одни руки — одна коробка, и привет! Что ж там за запись сумасшедшая, если отец решил под нее новую пленку вскрыть? Вставляю кассету, нажимаю play и через пять минут выпадаю в осадок.

Действительно, та-ко-го мне еще услышать не доводилось. Хриплый, сильный голос под довольно солидный аккомпанемент, с надрывом, от которого бежали мурашки, пел: «Перестройка, перестройка! По России катит тройка, водка десять, мясо семь, обалдел мужик совсем…» И далее с откровенными выпадами в адрес «товарища генерального секретаря», его супруги и иже с ними. Все, о чем думали советские граждане в тот период, боясь поделиться этими мыслями даже с родной матерью, неизвестный мне тогда певец рубанул, как говорится, с плеча.

Конечно, я был в курсе творчества Галича и Высоцкого, но там протест облекался чаще в иносказательную, аллегорическую форму. А вот чтобы так! Со всей «пролетарской» прямотой! Я остолбенел и тоже нервно закрутил юной головой, выискивая агентов Кей Джи Би, притаившихся за дверями или на карнизе. То, что исполнитель — эмигрант, сомнений не возникло абсолютно. Кто, скажите мне, в здравом уме отважился бы спеть такое в родной отчизне, не рискуя быть съеденным заживо в ближайшем райотделе милиции, не говоря уже об иных структурах советской опричнины!

— Кто это? — поинтересовался я.

— Джигурда! — ответил товарищ. — В Англии живет. На днях по Би-Би-Си, ребята рассказывали, целая программа о нем была.

Фамилия, которую я не смог идентифицировать по национальной принадлежности вообще никак, только добавила уверенности — парень точно из-за кордона.

Прошла пара недель. Кажется, не было человека, кто не попытался бы пересказать мне содержание расходившегося по рукам граждан со скоростью средневековой чумы альбома «Перестройка». Слушатели были шокированы смелостью неизвестного певца. Если сегодня вдруг в газетах и по ТВ объявят, демонстрируя фотографии и видеозапись, что часть депутатов Думы на самом деле гуманоиды с альфы Центавра и деньги они не воруют, а просто едят, то удивление от «сенсации» будет меньше. Кассета с песнями Джигурды для того времени была не просто шоком. Она произвела настоящий фурор!

Год спустя информация об исполнителе с загадочной фамилией все же добралась до меня. Оказалось, он никогда не был в эмиграции, жил то в Киеве, то в Москве и даже не был расстрелян к тому времени. А в 1989 году я смог лицезреть бунтаря воочию на полуподпольном концерте в одном из московских ДК и даже стырить афишу после того, как он отпел. Сейчас Никита Джигурда известный актер: играет в кино, занят во многих театральных постановках, выпускает новые диски, пишет стихи и рабочий график у него такой, что вклиниться почти невозможно — нарасхват!

Поэтому, когда представилась возможность взять интервью у Никиты, я с охотой воспользовался моментом.

— Начнем «от печки»: где и когда ты родился, кем были родители?

— Я родился 27 марта 1961 года — в Международный день театра. Родители мои работали в закрытом военном НИИ, где делали оборудование для подлодок.

В юности я увлекался спортом и достиг определенных высот на этом поприще — я кандидат в мастера спорта по академической гребле. Родители думали, кем мне быть, инженером или спортсменом.

— Все так благополучно, по-советски, но я знаю, что ты начал свой «русский бунт» неполных двадцати лет от роду. Что же сбило с пути истинного?

— У меня открылись глаза. В 1981 году я, начитавшись Маяковского, решил пойти революционным путем. Я стал выходить на центральную площадь Октябрьской революции в Киеве и читать антикоммунистические стихи. Это совпало с вызовом в военкомат и подготовкой к визиту Брежнева. В военкомате мне просто и доступно, в матерных выражениях, предложили для начала сбрить бороду — она у меня с 19 лет. Я тоже не постеснялся — ответил адекватно и сказал, что делать этого не буду.