Советская власть периода 1984–1989 годов, переживавшая этап перехода от «застоя» к «ранней перестройке», напоминает мне обезумевшего раненого динозавра из американских фильмов категории «В». Практически убитый, хрипящий и истекающий кровью, он по всем законам жанра уже валялся, дрыгая конечностями, на боку и в тот момент, когда группа охотников приближалась к нему, неожиданно в яростном броске вскакивал и принимался крушить все подряд, ища виноватых в неминуемой кончине в попадающих под лапу объектах флоры и фауны.

Так и СССР, не в силах остановить неминуемый государственный крах, вызванный прежде всего собственной экономической политикой, начинал лупить, как говорят японцы, «по хвостам», пытаясь отыскать виноватых в лице поэтов, художников, музыкантов и даже их слушателей. Одним словом, людей, создающих искусство, которое, как известно, отображает реальную жизнь. Не сумев дотянуться в яростном припадке до некоторых, а конкретно до эмигрантов, исполнявших крамольные песни за кордоном, динозавр власти изрыгал на них при каждой возможности потоки ядовитой слюны. Многие наверняка вспомнят возникший ниоткуда в 1985 году слух об убийстве Токарева. Недавно я попросил Вилли прокомментировать те давние события.

«Слух был распушен КГБ, ведь мои песни были запрещены в СССР.

Вскоре после выхода альбома “В шумном балагане” я приехал в Австрию и зашел к знакомому ювелиру, а он вдруг говорит мне: “Вилли, ко мне на днях заходил какой-то странный человек из Союза, по виду разведчик, интересовался тобой. Спрашивал: “Где этот Токарев, который поет “Мы воры-коммунисты”?” Ювелир не понял: “Что же вы его в Австрии ищете, когда он Штатах живет?”

Самое интересное, что я не пел никогда таких строчек: “Мы воры-коммунисты”, — говорит Вилли. — У меня была шуточная вещь “Мы — воры-гуманисты”, но никакой откровенной антисоветчины я не пел, политика не моя тема, а потом понял, что, видимо, и в КГБ попадали записи не лучшего качества и они просто не разобрали слов.

Однажды вечером 1987 года я пел, как обычно, на сцене ресторана “Одесса” на Брайтон-Бич. Туда пришли поужинать приезжие из Союза и, увидев меня живого и здорового, просто остолбенели: “У нас в Союзе все говорят, что вас убили в ресторанной перестрелке, что в окно гранату бросили во время репетиции… А вы здесь?!” Я удивился и подумал, что надо как-то опровергнуть нелепые слухи. Лучшим опровержением была бы песня, которую я в тот же вечер и написал:

Но Токарев был за океаном, а Новиков столкнулся с коммунистическим монстром лицом к лицу… и даже победил его.

Лично мне сам облик, фигура и стать Александра Васильевича навевают воспоминания о былинных богатырях. Такой, если прижмет «чудище», додушит до конца. А «чудищ» вокруг хватает, одна «попса», с которой уже много лет воюет Новиков, чего стоит. Змей Горыныч, да и только! Стоит одну башку снести, глядь, целая «фабрика» новых вырастает. Но, надо признать, «нечисть» боится Новикова, причем сильно. Сам наблюдал: чуть на светской тусовке слух пролетит — «Новиков едет», — они прыг и брызнули, как горох, по щелям. Он такой — может и «фэйсом об тейбл», а дантисты и прочие хирурги нынче дороги.

Однако вернемся к истокам жизненного и творческого пути поэта.

Александр Васильевич Новиков родился осенью 1953 года на Курильских островах в семье военного летчика и домохозяйки. В 1969 году Саша с родителями переехал в Свердловск, который уже в то время наперекор всем называл Екатеринбургом.

В школе, а позднее в вузах, где ему довелось поучиться, Новиков категорически отказывался вступать в ВЛКСМ, критиковал советский режим, за что с юношеских лет находился под особым контролем властей.

Абитуриента и студента Новикова помнят стены Уральского политехнического, Свердловского горного и Уральского лесотехнического институтов, но отовсюду самостоятельного парня неизменно выгоняли.

С середины семидесятых молодой человек «заболел» рок-музыкой, увлекся гитарой, играл в различных самодеятельных коллективах.

С 1975 по 1979 год работал музыкантом в ресторанах: «Уральские пельмени», «Малахит», «Космос»[25].

Пытаясь отыскать воспоминания современников об артисте, я совершенно случайно наткнулся на публикацию «Записки свердловского лабуха» в журнале «Урал» (№ 5, 2007) за авторством некоего Валерия Костюкова:

«У Александра Новикова есть песня “Улица Восточная”. На улице Восточной стоял дом, в котором он жил, а в двух сотнях метров от него и в четырех кварталах от моего находилось кафе “Серебряное копытце”. Сейчас там казино, около которого в любое время суток стоят крутые иномарки, тогда это была простая забегаловка, любимое место времяпрепровождения определенного круга людей, к которому принадлежал и я.

Статус кафе отсекал от него сермяжных пьяниц, там всегда или почти всегда давали пиво, а уровень ненавязчивого сервиса вполне устраивал ту категорию свердловчан, которые были его завсегдатаями.

Вот характерный ритуал посещения “Копыта”… ну, скажем, мной.

Вхожу в зал, окинув взглядом, выделяю два-три столика, за которыми сидят знакомые. Выбрав компанию, подхожу. Пока обмениваемся рукопожатиями, кто-нибудь из сидящих без лишних вопросов наливает стакан пива. (Если ты пришел на пляж, то будешь ты купаться или нет, это еще вопрос, но если ты зашел в “Копыто”, то пиво ты пьешь точно.) Выпиваю стакан, после чего смачно рычу к великому удовольствию сидящих, которые с пониманием качают головами, а кто-нибудь констатирует:

— Газанул вчера?