Он орал так, словно сдерживался из последних сил. Кулаки его были сжаты и дрожали.
– Ы-ы-ых! – орал он. – Клава! Где мой фонарь!
– Твой фонарь в сарае, – ровным, полумертвым голосом ответила Клава.
– Его нет в сарае! Я был в сарае! Где, где мой фонарь!
От фонаря явно зависела жизнь, и его личная, и, возможно, наша.
– Ничего! Ничего нельзя положить! Где!!!
– Может быть, его взял Вася, – так же блекло, бумажно произнесла петербурженка.
– Я столько раз! Я столько раз говорил! – Так же внезапно, как появился, он вдруг успокоился, подошел к столу, стащил кепку и вытер рукавом пот.
– Черт-те что с этой работой, – сказал он совершенно спокойно. – Тут замотаешься, уже людей узнавать перестаешь. Вы кушайте.
…Как мы шли в алюминиевый дом по ночной грунтовке, я помню плохо. Помню только, что почти не разговаривали. Только прощаясь на ночь, Машка – самая спокойная из нас – вдруг сказала:
– Ну ты понял теперь?
– Это они от радиации такие?
– Не знаю, – сказала она. – Не знаю. Но знаю только, что теперь все будет как эти два дома. Понимаешь? Либо так, либо так.
Sans Titre
– А я Нефть, – вдруг сказала она.
Андрей почти не удивился: мало ли какие бывают кликухи в этой среде. Девочка совсем не выглядела шлюхой, но снялась подозрительно легко. Он, слава богу, не считал себя неотразимым, но предполагать чистую корысть было обидно. По правде сказать, она была плохонькая, почти без шансов: болезненно худая, востроносая. В «Таблице», тогда только что открывшейся – Москва переживала клубный бум, – ей явно было нечего ловить. Но что-то в ней ощущалось, просматривалось, Андрей приметил ее одиноко танцующей, подсел у барной стойки и стал привычно убалтывать, не забывая подпаивать. И она слегка захорошела, но вдруг расширила зеленые глаза и сказала очень серьезно, низким трезвым голосом:
– Я Нефть.
– За что ж тебя так? – спросил он, думая, что она пьяно и несмешно шутит.
– Это не кличка, – обиделась она; он так и почувствовал, что обиделась и может уйти, с такими худыми и дергаными это бывает, а ему почему-то не хотелось, чтобы она уходила, у него как раз не было других планов на ночь, и ему даже начинало казаться – что значит в тридцать недельное воздержание! – будто он потеряет с ее уходом нечто важное, не совсем понятное.
– Не кличка? А что же, профессия?