– Чистокровный альбинос, говоришь? Совсем белых мне изучать не доводилось.

– Был один такой в особом лагере при шерифе, – вспомнил Айк. – Тощий мелкий панк-дилер, носил очки с опаловыми линзами, чтобы фильтровать свет. Охрана бесилась, что их нельзя конфисковать.

Грир был в восторге.

– Он приносил несчастья?

– Нет, только шум и нудеж – как все хвастливые панки. Корчил из себя лагерного клоуна: свистелки, брызгалки – все такое. Как-то брызнул суперклеем на зубы лагерному псу за то, что тот его тяпнул. Для заморыша в тюрьме не самый мудрый поступок. За такое могли бы и прибить, но кто-то из крупных Кровников[13] взялся за ним присматривать. Прозвали его Святой Ник.

– Он был похож на Санту?

– Он ходил с важным видом, словно обещал подарки. Но примерно за неделю до конца срока я заметил, что Кровники трясут должников.

– Трясут должников? – Грир обожал Айковы тюремные воспоминания. – А что в этом ужасного?

Айк глотнул смесь из кружки и посмотрел на запотевшее окно:

– У пацана была работа в лагере, он чистил сортиры. А я был в дорожной бригаде. Однажды меня привезли раньше времени, потому что собирались приехать адвокаты консультировать насчет развода. Транспорт высадил у лагеря, а там ни души. Спальни, общие комнаты, столовая – как вымерли. Наконец слышу, из тренажерной доносится смех. Подошел ближе, смотрю, вся банда собралась в углу, где штанги: охрана, начальство – все. И стоят в очереди.

– Ох ты, – сказал Грир.

– Именно. Вскоре из душа приковылял этот панк, все ноги в крови.

– Что ты сделал?

– Нечего было делать. Всё уже сделали.

– Ты кому-нибудь сказал?

– Кому? Все офицеры и так были в курсе. Не думаю, что бедняге пошло бы на пользу, если бы я устроил ему рекламу еще и среди сержантов.

– Что с ним потом стало?

– Он был еще там, когда меня перевели на соцадаптацию. Говорили, что под конец стал слишком выступать и получил на морду подушку.

– Вон оно как. Может, вчерашний мужик – дух того несчастного придурка, восстал из мертвых.

Айк покачал головой: