Шум он услышал не сразу. Почти неразличимый рокот долетал откуда-то снизу с порывами ветра. Кан с трудом карабкался по склону, низко пригнувшись к земле, — ему было некогда прислушиваться. Холод сковывал движения. Уже дважды Кан поскальзывался, но до сих пор ему удавалось удерживаться, пробивая корку снега и цепляясь за нее. Снег набивался в дырявые перчатки — хвататься за битое стекло и то приятнее.

Несмотря ни на что, он сумел подняться довольно высоко. Для калеки — невероятно высоко. В Корее нужно приспосабливаться, иначе просто не выжить. По этому склону, утыканному сосновыми пнями, взбирались многие, но у всех было по две ноги. А у Кана — одна.

Внизу большую часть леса давно уже вырубили на дрова. Выше начали попадаться заживо ободранные сосенки — голые высохшие стволы. Кору обдирали в голодные годы, когда еды не оставалось совсем.

Желудок всегда можно набить мягкой древесиной, прямо из-под коры. Она практически не переваривается, однако жевать приятно. Древесина, хотя и ненадолго, заглушает голод и боль в желудке, а из коры получается слабенький чай.

Чем выше, тем больше и больше становилось мертвых ободранных остовов.

Обычно за травами, корой и хворостом в холмы поднимаются женщины. Прежде, пока ее, как и многих других, не забрала болезнь, этим маршрутом поднималась жена Кана, с той же складной пилой и веревкой.

Она и объяснила, куда идти. С тех пор как жена умерла, Кан проделал этот трудный путь уже раз десять. Он собирал хворост и выменивал его на рис и травы и успел изучить холмы над Чхучхонни как свои пять пальцев.

Остановившись передохнуть, Кан принялся разглядывать холм и прикидывать, как проще миновать утесы, заранее продумывая каждый шаг. Задача предстояла не из легких, тем более что движения сковывал протез, заменявший левую ногу ниже колена.

Начался голый участок, покрытый лишь коркой льда. Впереди растянулась снежная поляна. Осторожно, опасаясь расселин, Кан поднялся на вершину, где все еще росло несколько крепких высоких сосен.