— Ближе, чем мы думаем. В единичных машинах мы уже имеем скорость около девятисот километров. А это уж не так далеко от того, чтобы получить скорость звука на отрезке ближайших лет.

— Твоими устами да мед пить, — вставил Косых.

— А чем не мед — на такой бы машине с фашистской сволочью подраться…

— Будет драка, будешь и драться, — спокойно заметил Гроза.

Сафар сверкнул глазами:

— Жалко, не я распоряжаюсь историей, а то уж драка была бы. Без драки Европу не привести в порядок. Отдам жизнь для того, чтобы все встало на место. Я готов.

— Не кипятись, Сафар… Как раз закипятишься, пойдешь в воздух, тебя и гробанут.

— Ты думаешь, я ишак? Я и сам сумею гробануть… Это лучшее, что у меня есть — жизнь! Ведь это не только я сам, но и все мое потомство, понимаешь? Будущее целого рода. Жить хочу, понимаешь, но готов умереть. И когда я это сказал, когда я так решил, мне жизнь уже не дорога. Тогда я о ней перестаю думать.

— У нас на этот счет разные взгляды, — ответил Гроза. — Ты перестанешь думать о жизни, а я думаю. И я очень благодарен стране и ее вождям за то, что они о моей жизни тоже думают, берегут ее.

— С такими сухими мозгами, как у тебя, нельзя быть летчиком. Они у тебя сухие, совсем сухие, понимаешь?

— Ничего, получается, — усмехнулся Гроза, потрогав орден. — Ты скажи, разве я не имею права жить уже потому, что защищаю самое необыкновенное, самое удивительное, самое прекрасное, что когда-либо знала история — СССР. Мне хочется жить, уже от одной гордости можно пожелать бессмертия, а ты — умереть! Подумай о своем народе, какого сына родила твоя земля — Кавказ! Разве сыны этой страны не имеют права на лучшую, самую прекрасную жизнь на земле, а?

Сафар хотел сказать свое — горячее, из нутра — не нашел слов и, поспешно собрав тетрадки, ушел.

У него не хватило слов, не хватило умения ясно и логично изложить свои мысли. Они с Грозой едва не поссорились, хотя с разных концов подходили к одному и тому же: жизнь — лучшее, что у них есть, но и тот и другой, не колеблясь ни секунды, отдадут ее по первому зову родины.

Гроза тоже собрался было уходить, когда под окошком послышались тяжелые шаги.

Вернулся Сафар.

— Сандро, ты Канделаки знаешь?

Косых знал Канделаки, но хотелось спать, и, чтобы отделаться, он ответил:

— Нет.

— Жалко, Сандро. Канделаки — замечательный парень! Он тоже бывший амбал. Бакинец, понимаешь?

— Ты за этим и вернулся? Я спать хочу, Сафар.